Так жесток?
Видал прижал ее к себе.
– Потому что ревновал, – признался он таким напряженным голосом, что Валентина вздрогнула. – Ревновал к Брук Тейлору. И ко всем другим мужчинам, которых ты любила.
– Но у меня никого не было, – возразила она, бледнея. – И я не любила Брук Тейлора.
Взгляды их снова встретились, всего лишь на мгновение, пролетевшее для остального мира незаметно. Мгновение, в котором уместилась вся их жизнь.
– И после пожара ты не приехала ко мне, – тихо ответил он. – Не позвонила и не написала.
Глаза его превратились в темные колодцы нестерпимой боли. Валентина пыталась заговорить, но слов не было. Она будто стояла на краю пропасти, боясь того, что может услышать. Перепуганная и полная отчаянной надежды.
– Ты сам просил об этом в телеграмме, – робко ответила она. Но, заметив, как мука в его взгляде медленно сменилась недоумением, Валентина почувствовала, как кровь застучала в висках, а сомнения сменились уверенностью. – В твоей телеграмме говорилось, что Кариана получила сильные ожоги и что наши планы неосуществимы. Ты просил меня не звонить и не писать, потому что между нами все кончено.
Недоумение сменилось потрясающим неверием.
– Черта с два! Я сам продиктовал телеграмму Чею после того, как оказался в больнице. Там говорилось: «Жив не волнуйся скоро буду с тобой планы не изменились».
Валентина заплакала; радость и боль переплелись так тесно, что она не знала, где кончается одно и начинается другое.
– О Господи, – тихо прошептала она. – Позволь, я покажу тебе, Видал. Сейчас покажу.
Она отступила, раздвинула шторы и начала лихорадочно рыться в сумочке. Наконец, не глядя на натянутого как струна Видала, она вытащила кожаный бумажник с монограммой.
– Она там, во внутреннем карманчике. У меня так и не хватило сил ее уничтожить.
Чернила совсем не выцвели, словно телеграмма была послана только вчера. Молчание длилось и длилось, пока Валентина не поняла, что больше не выдержит. Видал медленно сложил клочок бумаги, необратимо изменивший их судьбы.
– Я никогда ее не посылал, – тихо сказал Видал.
– Знаю, – пробормотала Валентина, обнимая его. – Я поняла это с той минуты, как ты меня поцеловал.
Во всем виноват Дентон. Дентон с его ледяной целеустремленностью, решимостью добиться своего любой ценой. Валентина вздрогнула от отвращения, но тут же постаралась избавиться от омерзительных воспоминаний.
– Едем в госпиталь, – хрипло попросила она. – Александр ждет нас.
Видал сам сел за руль темно-красного «кадиллака». Валентина вспомнила тот первый раз, когда ехала вместе с ним. От власти, которую он имел над ней тогда и сейчас, она до сих пор не могла освободиться. Когда они проезжали мимо платанов и дубов Одюбон-парка, Видал спросил:
– Как отнесется Александр к тому, что мы поженимся?
Валентина охнула, широко распахнув глаза. Видал едва заметно улыбнулся.
– Я слишком долго ждал, Валентина. И больше ждать не намерен.
– Но ты не можешь делать предложение на скорости пятьдесят миль в час, – запротестовала она, хотя сердце ее разрывалось от счастья.
– Значит, не будем делать это на ходу, – согласился он, нажимая на тормоза.
Сзади послышались тревожные гудки. Но Видал, не обращая внимания ни на что, приподнял ее подбородок, глядя в любимые глаза. Его лицо, мгновенно преобразившееся, светилось неземной любовью.
– Я люблю тебя, родная. И хочу, чтобы ты была моей женой. Ты выйдешь за меня замуж?
На кожаных сиденьях лежала пятнистая тень платана, В окна заглядывало солнце.
– О да, – выдохнула она, нежно касаясь его лица кончиками пальцев. – О да, Видал. Я больше всего на свете хочу стать твоей женой.
Любовь, которую Валентина испытывала в этот миг, захлестнула ее с такой силой, что она едва могла дышать. Желание, столь долго подавляемое, пылало в крови.
– Szeretlek, – прошептал он, грубо притягивая ее к себе. – Я люблю тебя.
Когда Видал наконец отстранился, у нее на ресницах блестели слезы. Он осторожно смахнул их.
– Осталось еще кое-что. Только одно.
Валентина вопросительно посмотрела на него. Видал очень медленно начал стягивать перчатки. Она не знала – он понял это по мимолетному выражению ужаса в потемневших глазах. Она держала его за руки в больнице и в темноте гостиничного номера и не представляла, что под темными перчатками кожа была мертвенно-белой, покрытой глубокими шрамами. Видал уронил перчатки на пол.
– Твои руки, – прерывающимся голосом прошептала она. – О Видал! Твои бедные, бедные руки!
– Удивительно, что ты не знала. Неужели тебе не сказали?
– Не сказали, – повторила Валентина, качая головой. Слезы катились по щекам. Он спас Кариану, но какой ценой!
– Тебе неприятно? – спросил Видал с деланной небрежностью. Однако Валентина уловила боязливые нотки и его голосе.
– Конечно, нет! – воскликнула она, прижимая его изуродованные руки к своим щекам. – Конечно, нет, Видал! Как ты мог подумать такое?! Как ты мог спрашивать?!
– Я больше не буду, – пообещал он, облегченно вздохнув.
Доктор не позволил им остаться с Александром подольше, заявив, что ему нужно больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.
– Но мистер Ракоши должен возвращаться в Голливуд, – жалобно протянул Александр, опасаясь, что его кумир исчезнет так же неожиданно, как появился, прежде чем он сможет поговорить с ним о кино.
– Я могу ненадолго задержаться, – заверил Видал, начиная побаиваться, что Тео хватит удар, когда тот услышит новости. – Думаю, мы втроем можем немного отдохнуть. На Юге есть чудесные места для рыбалки.
Мальчик просиял.
– Я часто ловил рыбу с отцом на Крите, когда был маленьким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137