– Тот, кто творит обман, будет изгнан из моего дома. Тот кто оскверняет свои уста ложью, не посмеет продолжить в моем присутствии.
Сообразив, что это псалмы, Элсуит улыбнулась. Как точно это отражает то, что она чувствует в своем сердце. Еще одно доброе предзнаменование!
– День за днем я буду сокрушать все зло на этой земле, отсекая злонамеренных от царства Божия.
Элсуит бросила еще немного соломы перед дверью спальни и подожгла ее, тем самым заблокировав огнем оба выхода из помещения. Затем подняла свой самодельный факел к соломенной крыше, видневшейся между потолочными балками. К этому моменту прутья метлы почти полностью сгорели, но солома мгновенно воспламенилась. Ничто не горит так хорошо, как солома, особенно сухая ржаная солома, как в данном случае.
За считанные минуты огонь охватит всю крышу, дом наполнится дымом, раскаленные балки обрушатся в спальню, и адское пламя поглотит вопли и рыдания. Элсуит сожалела, что не может подождать, чтобы увидеть все это, но ее план не допускал промедления.
Сбежав по ступенькам вниз, она сложила остатки соломы у подножия лестницы и приткнула сверху догорающую метлу, с удовлетворением отметив, что из задней части дома уже начинает просачиваться дым.
Покинув дом через переднюю дверь, она отряхнула руки и, не обращая внимания на взгляды прохожих, направилась к Ньюгейт-стрит, где располагался Маркет-Холл.
Грэму снился сон, и в этом сне Джоанна была его женой. Более того, она ждала ребенка, их ребенка. Он никогда не был более счастлив.
Они жили здесь, в восточной части Лондона, по крайней мере, так казалось вначале, но когда Грэм открыл переднюю дверь, ожидая увидеть толпу на Вуд-стрит, перед ним раскинулся холмистый пейзаж Оксфордшира. Насколько мог видеть глаз, холмы покрывала сочная зеленая трава, а небо было таким пронзительно синим, что на глазах выступали слезы.
– Грэм! – донесся издалека хриплый мужской голос. Заслонив глаза от солнца, Грэм увидел лорда Ги, идущего по направлению к нему. Он удивился, пока не сообразил – или вспомнил, ведь он должен был это знать, – что Джоанна – дочь барона и вместе с ней он получил поместье в Оксфордшире. Он совсем забыл об этом, но это в корне меняло ситуацию. Зачем связываться с Филиппой, когда он может иметь Джоанну.
– Грэм, это дом Лефевра, – взволнованно сказал лорд Ги.
– Что за чепуха, это мой дом. – Грэм обернулся, чтобы полюбоваться своим новым домом, и со смятением обнаружил, что тот выкрашен в кричащие красно-синие тона. И все же это его дом, пусть даже он выглядит как дом Лефевра. Над трубой вился дымок, дразня его ноздри едким запахом. На соломенной крыше сидел Манфрид, оглашая окрестности пронзительным мяуканьем, похожим на вопли.
– Грэм! – закричал лорд Ги своим странным хриплым голосом откуда-то издалека. – Сюда, скорей!
Но ему не хотелось уходить. Он хотел остаться здесь, с Джоанной. Теперь они лежали вдвоем на пуховой постели за белыми занавесками, уносясь на волнах блаженства. Она поцеловала его, затем перевернула на спину и уселась сверху…
О да!
Что-то прыгнуло ему на грудь, пощекотало щеку и потыкалось в лицо прохладным влажным носом.
– Манфрид… Иисусе, убирайся. – Грэм приоткрыл глаза, сонно уставившись на кота. «Не буди меня… – мысленно взмолился он, – не сейчас по крайней мере».
Манфрид ткнулся головой в его подбородок и мяукнул прямо в ухо.
– Манфрид, ради Бога. – Грэм сел, схватил кота за шкирку и скинул с постели.
С несвойственной ему отвагой кот запрыгнул назад, на кровать, затем прыгнул на подоконник, через который он, видимо, проник внутрь.
Грэм запустил пальцы в волосы и отбросил их с лица. Досадуя, что его разбудили, когда сон принял такой многообещающий поворот, он потянулся к окну, чтобы закрыть ставки, – и замер.
Дым. Он чувствовал его запах, он видел его, Не обычный дым из трубы, а…
– Иисусе! – Дым поднимался над домом Лефевра, соломенную крышу которого пожирал огонь. «О Боже, ведь там Джоанна!» – пронеслось у него в голове.
Схватив костыль, Грэм вскочил с постели, пронесся по коридору и выскочил наружу. Костыль замедлял его движение. Грэм отшвырнул его и неуклюже побежал через пустырь и задний двор Лефевра. Сломанная нога болезненно отзывалась на каждый шаг. Роуз Оксуик, стоявшая в своем дворе, лихорадочно осеняла себя крестным знамением, глядя на охваченный пламенем дом.
Из окон спальни валил дым.
– Джоанна! – крикнул Грэм.
– Грэм! Слава Богу! – Из задней двери с пустым ведром в руках показался Томас, почти неузнаваемый из-за покрывавшего его слоя сажи, и бросился к колодцу. Его клюка валялась забытая па земле. – Они в ловушке. Обе лестницы в огне, а крыша вот-вот рухнет. Они не могут даже добраться до окон.
О Боже!
– Джоанна!
Из конюшни донесся яростный стук, словно кто-то барабанил в дверь.
– Выпустите нас!
Грэм выхватил ведро с водой у Томаса и ринулся к дому, крикнув на бегу:
– Открой дверь конюшни. Байрам может помочь.
– Не входите туда! – взвизгнула Роуз Оксуик, когда Грэм, ковыляя, устремился внутрь дымящегося ада. – Вы не сможете помочь им и тоже погибнете.
Паника охватила Грэма, когда он оказался в задымленном пространстве, похожем на коридор.
– Джоанна! – закричал он, задыхаясь от дыма, струившегося как из передней, так и задней части дома. Плотнее всего он был сзади, клубами вырываясь из небольшой комнатушки, где ревело пламя, и потому Грэм двинулся вперед.
Там была лестница, расположенная напротив парадной двери, ее нижняя часть и пол перед ней полыхали. Грэм выплеснул на них воду, но пламя не сдавалось. Выругавшись, он бросил ведро, и принялся затаптывать огонь сапогами на толстых деревянных подошвах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101