— Производство « Наннса и Кларка». Точная копия того, что победил на конкурсе в Хрустальном дворце в Лондоне на Всемирной выставке в 1851 году.
— Поразительно!
Жак присел на стул и пробежался рукой по клавишам.
— На протяжении трех поколений этот рояль — наша переходящая по наследству драгоценная семейная реликвия. Его внешний вид производит незабываемое впечатление, но то ли еще будет, когда ты услышишь, как он звучит!
Жак заиграл мелодию Фостера «Туда, где возлюбленная лежит в мечтах». Белла зачарованно слушала. В его исполнении было столько страсти, что ей захотелось петь — музыка всколыхнула душу!
— Прекрасно, — тихо сказала она. — И вы правы.
Божественнее инструмента я никогда не слышала.
Он посмотрел на нее не прерываясь и громко шепнул:
— Спой для меня, Белла.
Мороз прошел по коже Беллы — именно этими словами приманивал ее когда-то призрак Жака Лефевра. И в то же время его слова глубоко тронули девушку, и она почти не ощущала привычных страхов. Как замечательно, что он прочел в ее душе желание петь! Неужели угадал, что глубоко в ней бьют живые источники страсти, ищущие выхода?
И музыка, и он сам бередили душу… Белла наблюдала, как длинные, холеные пальцы бегают по клавишам, и невольно представляла их на своем теле.
Но рано она радовалась — страх не покинул ее.
— Я… я не могу петь, — пролепетала она.
— Отчего же? — удивился Жак. — Этьен говорит, что у тебя пусть и неуверенный, но великолепный голос.
Белла потупила взор.
— Директор прав. Но я всю свою жизнь боюсь сцены, боюсь публики.
Кончив играть, Жак встал, шагнул к ней и коснулся рукой ее щеки.
— Бедняжка. В чем же, по-твоему, причина страха?
Ее лицо горело от его прикосновения, и она не поднимала глаз.
— Причина? Наверное… — нерешительно начала девушка, — наверное, потому, что родители слишком рано вытолкнули меня на сцену. Я была еще не смышленой, робкой девочкой. И в первый же раз перед публикой меня охватила паника — ни рукой, ни ногой не могла пошевелить, и связки парализовало. С тех пор так и остался страх снова опозориться.
— Да-а, — пробормотал Жак, — жаль. Зря твои родители поторопились. Забавно получается: тебя родители тащили на сцену чуть ли не на аркане, а меня только что не связывали, лишь бы удержать подальше от театра.
Она наконец подняла голову, робко посмотрела ему в глаза и сказала:
— Похоже, между нами мало общего.
— Ты не права, Белла, — горячо возразил он. — Мы оба обожаем хорошую музыку, не правда ли? Ведь ты любишь оперу всей душой?
— Любить-то люблю. Да вот только мне не дано выступать перед залом с той легкостью, с какой это делаете вы, — с отчаянием произнесла Белла.
— Даже противоположности дополняют друг друга, тянутся друг к другу… Как лед и пламя, вода и воздух, как… Я чувствую, что подхожу тебе. И уверен, что сумею помочь тебе преодолеть страх.
Белла посмотрела на него в смятении, — А вы никогда не боялись?
— Никогда в жизни, — с горячей убежденностью заявил он. — Никогда и ничего! И уж тем более — петь перед публикой. — Тут его глаза затуманились от приятного воспоминания. — Три года назад наша труппа гастролировала по Европе. Мы выступали в «Ковент-Гарден», и я пел самой королеве Виктории — она нарушила свой вечный траур и пришла в театр послушать нас. Я дважды повторил на бис «Тогда ты вспомнишь обо мне» — исключительно для нее. Говорят, престарелая королева весьма сдержанна в своих эмоциях, но в тот вечер она вытирала слезы — я думаю, она проливала их по Альберту, своему горячо любимому и безвременно ушедшему супругу. А на следующий день принц Уэлльский пригласил нас во дворец, и мы опять пели для королевы. Славное было время! Белла рассмеялась.
— Представляю! Для вас это было славное время, а я бы наверняка села в лужу.
Жак сочувственно покачал головой.
— Для меня пение — это жизнь. А как можно бояться жизни? И отчего же ты боишься ее?
Девушка отвернулась и прошла к центру комнаты.
— Порой в страхе есть что-то здоровое, полезное, — сказала она, не глядя на Жака.
И в тот же миг почувствовала его руку на своем плече.
— Только не в том случае, когда страх отвращает тебя от самых задушевных желаний.
Белла повернулась к нему, захваченная силой его слов.
— Ты же итальянка, Белла, — сказал он, переходя на чувственный шепот, — а итальянцы дружат с музыкой. Опера — в твоей крови, в твоей душе, и тебе нужно быть достойной этого наследия.
— — Может быть, может быть… — с грустью согласилась Белла. — Но не все же итальянцы — прирожденные оперные звезды.
— А для меня одного можешь спеть?
Она чуть было не согласилась, потому что не могла выдержать его умоляющего взгляда.
— Как-нибудь в другой раз.
Жак нежно улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до ее подбородка.
— Для начала уже хорошо. Чуть-чуть доброй воли — и приоткрытая дверь откроется настежь.
Белла со вздохом подумала, не относятся ли эти его слова к пению. Ее собственные сбивчивые чувства, равно как и его горящие глаза — все заставляло предположить совсем другое.
Жак ослепительно улыбнулся.
— Что ж, милая, коль скоро ты не побаловала меня своим пением, мы могли бы потанцевать.
С этими словами он подошел к граммофону, который по богатству отделки мог соперничать с позолоченной шкатулкой, покрутив ручку, завел его и поставил пластинку. Белла услышала сперва громкие шипящие звуки, а затем раздалась хоть и слишком жалостная, но приятно-томная мелодия «Старой милой песни любви». Мелодия будила столько воспоминаний, что девушка невольно поежилась.
Жак подошел к ней и поклонился.
— Потанцуешь со мной?
Белла шарахнулась от него, словно он предложил Бог весть что, а не медленный танец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119