До этой минуты я не сознавала, насколько одинока…
А теперь каждой клеточкой почувствовала свое одиночество.
Попытавшись отделаться от этого ощущения, я переоделась в ночную рубашку и забралась в постель. Неотрывно глядя на ровное пламя свечи, стоявшей на моем туалетном столике, я снова и снова пыталась убедить себя, что поступаю правильно. Назад пути не было.
Пламя свечи затрепетало, и к потолку поднялась тонкая струйка черного дыма.
Вдруг послышался крик, долгий, пронзительный, полный муки, от которого руки мои задрожали, а сердце чуть не остановилось.
Спрыгнув с постели, я бросилась к окну и открыла его, жадно вдыхая ворвавшийся в комнату ледяной воздух. И снова раздался крик, теперь уже отдаленный. Прислушиваясь, я решила, что он шел откуда-то со стороны конюшни. Впрочем, я была напугана, и слух мог меня подвести.
Подавив в себе дрожь, я сказала вслух:
— Генриетта. Это всего лишь Генриетта.
Потом я закрыла окно, задернула портьеры и снова забралась под одеяла. Я еще долго сидела на постели, прижимая к груди подушку и глядя на ровное пламя свечи.
Глава 4
Я снова видела во сне темноту. Клейкую, удушливую темноту. Она омывала все мое тело, холодная и липкая, и я старалась побороть, разогнать ее изо всех сил, полная страха, что не смогу с ней совладать. Если я не потороплюсь, они придут: они схватят меня за руки, за ноги, за юбку. Они будут бранить и стыдить меня. Они будут угрожать отрезать мои волосы. Они будут бить меня или морить голодом. Они могли бы даже убить меня.
«Помогите, — звала я на помощь, обливаясь слезами, — помогите мне, пожалуйста. Где же Джером?» — «Умер». — «О, нет! Нет!» — плакала я.
Я оттолкнула подушку, пытаясь подняться, заставляя себя проснуться, открыть глаза, говоря себе, что это всего лишь сон, уже почти проснувшись и спуская ноги с кровати. Стараясь сосредоточить все свое внимание на своей маленькой комнатке, я вдыхала холодный воздух с такой силой, что закашлялась. «Ты в безопасности», — внушала я себе. Из темноты не тянутся ко мне цепкие руки. Да и темноты вокруг меня нет.
Пламя свечи уже чадило, догорая. Неровное оранжевое пятно прыгало, слабо освещая стены и мебель в комнате: комод, кресло с высокой деревянной спинкой, покрытой красивой резьбой — на ней были вырезаны розовые бутоны. Свет плясал, оттого что в комнате царил сквозняк, задувавший из-под двери, и потому вид и размеры вещей были искажены.
Спотыкаясь, я встала с постели, нашла новую свечу и собиралась зажечь ее, прежде чем договорит старая, но тут услышала стук в дверь.
Раз. Два раза. Три.
Затаив дыхание, я смотрела на дверную ручку.
Тишина.
Снова — тук, тук, тук.
Дрожащими пальцами я взяла с комода ключ и рванулась к двери. Вставив его в замочную скважину, я заколебалась, потом повернула и отступила в глубь комнаты, когда дверь отворилась.
От него пахло туманом, кожей, шерри и… глиной. Влажные полы плаща облепили заляпанные грязью сапоги. Лицо его было обветренным, красным, а волосы, слегка волнистые от влажного воздуха, падали на лоб.
— Мисс Рашдон, — послышался тихий голос, — я вас побеспокоил.
— Нет, милорд.
Я немного опустила свечу, заметив, как эти серые глаза оглядывают меня. И только тут я вспомнила, что забыла накинуть халат, прежде чем открыть дверь. Понимая, что прозрачная ткань ночной рубашки мало что скрывает, я заслонила грудь рукой. Склонив голову, я посмотрела на него и спросила:
— Я вам нужна, милорд?
Угол его рта пополз вверх в кривоватой усмешке.
— Да, — хрипло ответил он.
— Если вы позволите мне переодеться…
— Не беспокойтесь.
Порыв ветра коснулся его волос, потом полы плаща. Поежившись, он добавил:
— Вы и так хороши.
Я последовала за ним в студию.
Я стояла, окруженная произведениями искусства, загромождавшими все углы комнаты, испытывая такое чувство, будто ненароком вторглась в игровую комнату ребенка. Стены там и тут были покрыты яркими мазками краски, поверх полотен и мольбертов в беспорядке разбросаны самые разные вещи.
— Сядьте здесь, — услышала я и скорее почувствовала, чем увидела, что он указывает мне на табуретку возле окна.
Я села к нему спиной и уставилась в окно. Глядя в стекло, я наблюдала, как Николас снял плащ и тот упал на пол. Потом он выпрямился и принялся внимательно рассматривать меня.
Чувствуя, что меня охватывает паника, я спросила:
— Что-то не так, милорд?
И только тогда бросила взгляд через плечо, дрожа от холода и чувствуя, как кожа покрывается мурашками под тонкой тканью ночной рубашки.
Лицо Уиндхэма казалось совсем бледным, если не считать двух красных пятен на щеках. Глаза его были цвета остывшего пепла. Он указал на мои волосы, собранные узлом на макушке:
— Распустите их.
Подняв руки, я онемевшими от холода пальцами нащупала гребни, удерживавшие мои волосы, и тяжелая черная змея упала мне на плечо. Я снова посмотрела на него — он не отрывал от меня взгляда прищуренных глаз.
Двигаясь с присущей ему звериной грацией, Николас медленно подошел ко мне. От его присутствия, как мне показалось, в комнате не стало воздуха, мне было нечем дышать, я почувствовала себя слабой и беззащитной. Я пыталась поймать его взгляд, но глаза его оставались пустыми. Какие воспоминания его мучили? О чем он думал? Что осталось, если что-то еще оставалось вообще, от Николаса Уиндхэма, которого я знала когда-то?
Он некоторое время молча стоял и смотрел на меня, потом протянул руку и взял прядь моих волос. Сердце мое болезненно дернулось, и на меня нахлынули воспоминания, мои воспоминания, они обрушились на меня все сразу. Я вспомнила тот первый раз, когда он коснулся моих волос, и это воспоминание потрясло меня не меньше, чем встреча с ним в тот весенний день на вересковой пустоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103