Я отвела от него глаза и, глядя в огонь, несколько минут обдумывала эти слова. Наконец сказала:
— Думаю, я могу и попытаюсь объяснить. Мне было восемь лет, когда умерла моя мать. Я очень ее любила и все еще глубоко люблю. Но, когда пытаюсь воскресить в памяти ее лицо, не могу этого сделать. Ее черты забыты мною. Не могу вам сказать, какого точно оттенка были ее волосы или какого цвета глаза. И звук ее голоса для меня тайна. Но я помню, что она заставила меня почувствовать: при ее жизни я была счастливой и довольной и… живой. И это остается с нами навсегда. Каким-то образом эти чувства делают нас такими, как мы есть. Разве не так?
Когда он снова поднял глаза на меня, в них было мечтательное выражение.
— Должно быть, Мэгги любила вас, — сказала я, — ведь она подарила вам Кевина.
В сердце моем поселилась робкая надежда. Движимая все еще живой любовью к нему, я заметила, как все мои чувства пробудились, что они затрепетали, как живет и трепещет пламя в камине. Очень медленно его рука потянулась к моей и коснулась ее. Его пальцы нежно обвили мои запястье, он поднял мою руку и прижал мою ладонь к своей колючей щеке.
— Ариэль, — прошептал он. — Исцелите меня.
Я склонилась к нему:
— Как? Скажите мне как, и я это сделаю, милорд.
— Изгоните мои кошмары, заставьте их исчезнуть.
— О каких кошмарах вы говорите? Может быть, если вы попытаетесь противостоять им…
— Огонь… Пожар…
— Вам снится огонь? Тот самый пожар, что убил вашу жену?
— Я вижу, будто бью ее. Она падает и больше не поднимается.
Николас отвернулся, но не отпускал моей руки и продолжал нежно дышать мне в ладонь. Потом легонько коснулся ее языком. Любовь, которую я питала к Николасу, была столь сильной, что от этого прикосновения меня пронзила боль. И вдруг я осознала нечто ужасное: что мне все равно, действительно ли он убил жену, поднял ли он на нее руку и нанес ли ей этот роковой удар. Я все равно любила его.
Устыдившись собственной слабости, я отвела глаза.
— Ариэль? — Его дыхание коснулось кожи у моего виска. — Посмотрите на меня.
Я не могла на него смотреть: я бы выдала себя.
— Ариэль…
«Не прикасайся ко мне, — думала я, — не говори со мной, не смотри на меня…» Он прижался к моей щеке щекой. Боже, о Боже, что со мной будет?
— Не отворачивайтесь, — сказал он, — вы нужны мне, вы единственная, кто не смотрит на меня с осуждением. Вы и Кевин. Не знаю, что я делал до того, как вы здесь появились. Что бы со мной сталось, если бы вы меня покинули?..
Все это было произнесено низким взволнованным шепотом, обдававшим меня теплом, возбуждающим и влажным, как летний туман. Потом так же стремительно Николас отстранился.
Из-под ресниц я наблюдала за ним: как он склонился над огнем и протянул к нему руку.
— Я попросил слишком многого, — сказал он наконец. — Простите меня. Вы приехали в Уолтхэмстоу, чтобы позировать мне, и ни для чего больше. Вы и не должны вникать в мои проблемы. И я не должен вас просить об этом.
— Но явсе равно уже ввязалась в ваши дела, — ответила я. — Возможно, я помогла бы вам, если бы только знала как. Если бы я понимала все…
— Что тут понимать? Я теряю рассудок, когда у меня случаются приступы ярости, и в таком припадке я убил свою жену.
— Но ведь вы не помните, как убили ее.
— Я помню, что ударил ее.
— Разве она умерла от этого удара? Вы точно это помните?
Он покачал головой.
— Те немногие воспоминания, которые я сохранил, никогда не бывают отчетливыми и яркими.
Я повернулась и посмотрела на Джима, молчаливо сидящего в углу.
— Вы сказали, что в течение нескольких недель после несчастного случая милорд вообще ничего не помнил?
— Даже своего имени, мисс.
— Но в конце концов вспомнил. Джим кивнул.
— И все же не помнил, что произошло по пути в Йорк?
— Не помнил даже, что ехал туда. И не знал об этом, пока не вернулся в Уолтхэмстоу. Его мать, док и Адриенна сказали, что он поехал повидаться с невестой, чтобы позаботиться о последних приготовлениях к свадьбе.
— Значит, он не помнил и Джейн? Николас сказал:
— Когда я в первый раз увидел Джейн, она была мне совершенно незнакома.
Джим некоторое время задумчиво молчал, потом сказал:
— Док называет это им…
— Амнезией?
Оба мужчины удивленно уставились на меня: —Да.
— И ваше воспоминание о ней так и не вернулось, милорд?
— Вернулось. За два дня до свадьбы. Голова моя болела, просто раскалывалась, как это часто со мной случается, а она вошла в комнату, где я сидел. Я поднял глаза, и на меня обрушился шквал воспоминаний.
— И вы вспомнили все?
— Нет, только ее, хотя тогда начали возвращаться временами и другие воспоминания — будто что-то вспыхивало в мозгу.
— У вас и теперь бывают такие проблески памяти?
— Они появляются и исчезают.
— И какие же они?
Его лицо приняло испуганное выражение. Продолжая смотреть на огонь, Николас сжал руки.
— Сначала это обычные нормальные воспоминания, или только кажутся нормальными, но через мгновение они меняются, становятся ужасными, чем-то таким, что может произвести только больной разум.
— Кошмары? И в какое время суток они у вас обычно бывают? — спросила я.
— В любое — и днем, и ночью.
— Есть у них какой-нибудь порядок? — продолжала расспрашивать я. — Вы знаете заранее, когда они появятся?
Подавшись вперед, опираясь локтями о колени, Джим сказал:
— Иногда бывает несколько хороших дней, потом наступают эти странные «настроения», и милорд начинает все забывать. И жалуется на головную боль и кошмары.
— Вы пытались лечиться от головной боли, милорд?
— Нет, никогда.
— Если не считать стаканчика-другого шерри, — поддразнил Джим добродушным тоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103