— Мой Бог, он напоминает молодого короля, — прошептал граф, наклоняясь к ней. — Хотя я никогда не видел такого красивого короля.
— О да, — с восторгом ответила она. — Он как король, правда? Без сомнения, все они восхищаются им!
Граф сдержал улыбку. Он был не уверен, что все крестьяне, шедшие друг за другом с продуктами своего труда, относились к Николасу так же, как и Миранда. Он заметил хмурые лица, равнодушные к бесспорному обаянию патруна и его снисходительной любезности. Но пока все проходило достаточно спокойно.
Осталось не более полудюжины фермеров, и Миранда, чей интерес к сбору ренты слегка угас, размышляла, не следует ли ей присоединиться к благотворительному базару, обещавшему ей больше удовольствия, чем она видела за всю свою жизнь, как вдруг церемонию нарушила небольшая суматоха.
Перед платформой с вызывающим видом стоял высокий фермер лет тридцати. Его руки были засунуты в карманы, а нижняя челюсть упрямо выставлена вперед.
— Клаас Биккер, два бушеля озимой пшеницы и… — начал Бейлиф, затем сердито обратился к стоявшему. — Сними шапку перед патруном.
Клаас поднял грубые красные руки и еще глубже натянул шапку на голову.
— Я ни перед кем не снимаю свою шапку. Я свободный американский гражданин.
Бейлиф набычился так, что его большой живот заколыхался.
— Сними шапку или я сам это сделаю. И где твоя рента?
Клаас повернулся к бейлифу спиной. Его маленькие узкие глазки остановились на лице Николаса со злобой, поразившей Миранду, которая никак не могла понять, что происходит. Граф пододвинул свой стул вперед, наслаждаясь тем, что скучную процедуру хоть что-то оживило.
— Я не принес вам арендную плату, Николас Ван Рин, — жестко заявил Клаас, — и вы никогда не получите от меня даже зернышка.
Николас слегка приподнял бровь. Если не считать того, что его губы чуть сжались, выражение лица оставалось таким же спокойным, как и раньше.
— Неужели? — с ледяной вежливостью спросил он. — И ты желаешь жить на моей земле и пользоваться всеми привилегиями, которые я тебе предоставляю, ничего не отдавая взамен?
Лицо Клааса исказилось ненавистью. Он сделал яростное движение по направлению к маленькой группе фермеров, все еще стоящих за ним.
— Вы слышали его, друзья? — закричал он. — Чертов обманщик! Он говорит о своей земле. Он говорит о моей собственной ферме, которая принадлежала моему отцу, а до этого отцу его отца. Двести лет ферма Хилл принадлежала Биккерам, а он смеет называть ее своей!
Мужчины, к которым он обращался, неловко переминались с ноги на ногу, один из них даже кивнул, а другой сжал кулаки, но все-таки продолжали осторожно посматривать на Николаса, который мягко произнес:
— Но так уж случилось, что это моя земля и всегда будет моей землей, и не важно, сколько ты здесь прожил или собираешься прожить. Никто не может оставаться здесь, не выплачивая положенную арендную плату.
— Бог мой! Да это же самая большая несправедливость! Своей рентой мы уже несколько раз оплатили стоимость земли, и вы это прекрасно знаете. Вы тут расселись в своем кресле и выжимаете из нас жалкие крохи нашего труда, чтобы мы могли сохранить земли, которые уже давно по праву принадлежат нам. Я не желаю этого больше терпеть! Предупреждаю, здесь есть еще много других, которые думают точно так же. Вы еще это увидите, мой хорошенький господинчик.
— Клаас, образумься, — вставил бейлиф, с испугом посмотрев на Николаса. — Ты на самом деле не являешься хозяином этих земель, а посмотри, как много патрун делает для вас всех. Церковь он построил и мельницу, присылает вам торговые суда, чтоб вы могли продавать свой урожай, отправляет к вам врачей, когда вы больны.
— Тьфу! — фермер наполнил рот слюной и демонстративно плюнул в сторону платформы. — Он не сделал для нас ничего, ты, жирная свинья, чего мы не сделали бы для себя сами.
На ботинок Ван Рана попал плевок. Николас вытащил из кармана платок, вытер им ботинок и бросил на пол.
— Ты безумец! — закричал бейлиф, уже по-настоящему перепуганный. — Ты что, совсем ума лишился и признательности? Ты не понимаешь, чем для тебя это может закончиться?
— Успокойтесь, Дирк, — произнес Николас, поднимая руку. Он встал и взглянул на маленькую группку фермеров, уголки его рта были сжаты, а ноздри трепетали. — Вы все будете счастливы узнать, что если Клаас Биккер считает таким образом, то ему больше нет необходимости принуждать себя жить на моей земле. Он покинет ферму завтра же утром. Без сомнения, он и его семья найдут пригодные для них земли на Западе, где их не будут обременять ни арендная плата, ни существующие законы.
Сдавленный возглас пронесся до толпе.
Клаас пошатнулся.
На его прежде вызывающем лице появилась растерянность.
— Вы… вы не можете, не можете вот так просто выкинуть меня на улицу, мистер Ван Рин. Нам некуда идти.
Он с трудом сглотнул.
— Я родился на этой ферме, вы же знаете, сэр. Вы не можете быть столь жестоки, мистер Ван Рин.
Николас взглянул сначала на свой ботинок, потом на фермера.
— Раз тебе здесь не нравится, ты, бесспорно, будешь счастливее, в другом месте. После благотворительного базара ты можешь обратиться к Дюкману. Я распоряжусь, чтобы он дал тебе денег.
Лицо фермера скривилось, став багровым.
— Мне не нужна благотворительность. Я… я не уйду. Вы увидите. У меня друзья… вы пожалеете. Мы уничтожим ваше проклятое поместье… — его дрожащий голос оборвался, когда Николас равнодушно посмотрел сквозь него. Он медленно побрел к повозкам, а через некоторое время взял вожжи и его тягловая лошадь двинулась вдоль дороги.
Вокруг платформы воцарилось гробовое молчание, затем Николас произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108