Энни поскорее сбросила все, сунула руки в рукава ночной сорочки, натянула ее и села за туалетный столик.
Мари принялась поправлять широкий вырез сорочки, красиво лежащий на плечах ее хозяйки.
– Надо надеть так, чтобы кружева как можно больше подчеркивали прекрасную кожу вашей милости.
Энни стянула кружева, лежащие вдоль плеч, к спине.
– Я не могу оставить вырез таким открытым. Если вдруг я чихну, все это просто свалится.
Служанка улыбнулась.
Энни взглянула на себя в зеркало. Ночная сорочка была еще тоньше, чем ей казалось. Она смотрелась в ней почти обнаженной.
– Положи халат на кровать, у ног, Мари, я не хочу погибнуть от холода.
На лице служанки промелькнула загадочно-лукавая улыбка.
– Ваша милость, я не люблю совать нос в чужие дела, но говорил ли кто-нибудь мадам о… – прямодушная Мари никак не могла найти подходящие слова, – о брачной ночи, о том, что будет, когда монсеньор герцог… появится здесь?
Скрывая неловкость, Энни занялась вытаскиванием заколок.
– Сначала матушка Бернар, потом сестра Николь, а теперь и ты. Почему все так беспокоятся о том, что произойдет этой ночью? Матушка Бернар обычно всегда все объясняла.
Мари ничуть не смутилась.
– Умоляю, ваша милость, простите меня. Это просто потому… – Она выжимала из себя каждое слово. – Нет, это невозможно. Я не должна вмешиваться в ваши дела. – Она стала помогать Энни вытаскивать заколки из волос, а потом занялась их расчесыванием. Когда последний завиток слился с сияющим водопадом волос за спиной, Мари положила серебряный гребень на столик.
Энни молчала, пока Мари ее причесывала, но теперь заметила:
– Ты забыла заплести косу на ночь.
Мари озабоченно сдвинула брови.
– Простите, мадам, но я должна выполнить просьбу молодожена-герцога, он просил оставить ваши волосы распущенными.
Энни безуспешно попыталась заглушить тревогу, вновь вспыхнувшую от слов служанки.
– Ладно. Но тебе придется завтра помучиться, разбираясь с путаницей.
Лукавая улыбка опять появилась на губах Мари.
– Постараюсь справиться, мадам. – Она прошла через комнату и откинула покрывало постели. – Простыни надушены. Занавеси выколочены, проветрены и повешены на новые шелковые шнуры, чтобы легко задергиваться. Я старалась, чтобы все было как следует.
Энни, собравшись с духом, забралась в высокую двуспальную кровать и оперлась о красиво уложенную гору подушек. Мари подошла разгладить складки на простыне возле колен хозяйки, и Энни схватила ее за руку.
– Извини, что я так резка. Я просто волнуюсь из-за этой ночи. Спасибо тебе за все заботы. – Она повеселела. – Завтра я буду в порядке. Надеюсь. Завтра мы отправимся в путешествие, и я увижу наконец море.
Мари игриво подмигнула:
– Насколько я знаю, сегодня ночью вам не придется ни секунды думать о завтрашнем дне.
С этими словами Мари вышла, оставив озадаченную Энни в одиночестве.
12
Приятели Филиппа, казалось, задались целью напоить его так, чтобы он к брачному ложу приполз на четвереньках. Генрих обнял младшего брата за плечи.
– Филипп, почему твой бокал пуст? Постой! Сейчас мы его наполним. – Он налил вина в бокал, а еще больше на стол.
Филипп пригубил только один глоток и, дождавшись, когда никто не видит, вылил остатки вина в графин. Он прекрасно знал, что спорить с обычаями бесполезно. Стараясь никого не обидеть, он не подавал вида, что находит грубые шутки тупыми, непристойные наставления вульгарными, самонадеянную фамильярность просто отталкивающей.
Филипп знал, что так и будет. Среди разгульной пьяной толпы, которая сопровождала его вниз по лестнице к дверям супружеской спальни, не было ни одного, кого он мог бы назвать настоящим другом.
Стоя среди них в коридоре, он делал вид, что качается и не может разгладить складки рубашки, заправленной в бархатные черные штаны. Кто-то сдернул с его плеч бархатную куртку, и, обернувшись, Филипп увидел ее в руках смеющегося Генриха.
– Давай я помогу тебе. – Генрих набросил тяжелый бархат на плечи Филиппа и непристойно подмигнул. – Может быть, нужна помощь и там, за дверью? Я буду рад услужить тебе, братец.
Филипп подавил гнев. Сейчас было не время ссориться. Он ограничился отнюдь не ласковым шлепком по спине Генриха.
– Надеюсь управиться один. Но спасибо за заботу, братец.
Генрих покачнулся, но был настолько пьян, что счел это милой шуткой.
Филипп поднял руку, призывая к молчанию.
– Друзья… – Шум голосов смолк. – Благодарю вас за почетное сопровождение. Теперь, после вашего ухода, я отправлюсь завоевывать свою добычу. – Его широкий жест, указывающий на дверь, был встречен таким дружным ржанием, будто рядом расположился целый кавалерийский полк. Филипп посмеялся вместе со всеми, потом жестом призвал к спокойствию и торжественно заявил: – Вы должны оставить меня здесь одного.
После минуты молчания Жак громко объявил из-за спин кавалеров:
– Коньяк и закуски ждут в библиотеке. Если господа пожелают следовать за мной…
Хитрость удалась. Буйные гуляки исчезли, оставив Филиппа у дверей в одиночестве. Он неожиданно для себя ощутил трезвый холодок.
В свои двадцать восемь лет – десять из них прослужив солдатом – он пережил достаточно любовных свиданий как на войне, так и на королевской службе. Странно, что сейчас его пульс бился так беспокойно не от желания, а от неуверенности.
Вряд ли на него так повлияла торжественная клятва верности, которую он дал перед богом и людьми у алтаря в кафедральном соборе. Нет, это было из-за новизны ситуации, к которой он не был готов. Он еще ни разу не имел дела с невинными девушками.
Он собрался с духом, шагнул в затемненную комнату и закрыл за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114