— Вы говорили, мадам, что любите меня. Надеюсь, вашей любви хватит на то, чтобы выслушать всю печальную историю до конца, потому что конец был еще хуже ее начала.
Маргарет, брошенная мною, вскоре захотела вновь вернуть супруга. И выбрала для этого дьявольский способ. Только ее злодейский ум мог такое изобрести. Она предложила анжуйцам сдать им мой нормандский замок Гейс. Мне вовремя донесли о заговоре. Я спешно вернулся, и мне ничего не оставалось, как заточить ее в башне и выставить охрану. Она пришла в ярость, когда поняла, что утеряла всякую власть надо мной. Но за то, что я совершил там, в Гейсе, и мне нет прощения. За свой грех я расплачиваюсь до сих пор. Зная, как она ненавидит меня и как я ненавижу ее, все же я позволил ей возбудить во мне похоть. Я накинулся на нее и изнасиловал… Мы насиловали друг друга многократно, потому что она отвечала мне тем же, такой же похотью, и так продолжалось весь день, пока силы наши не истощились.
Потом я вновь бросил ее, сел на коня и ускакал, а она, взбешенная, вопила мне вслед, что я непременно вернусь к ней.
И я… я вернулся… но только через четыре месяца. Мне сообщили, что Маргарет при смерти. Я не поверил, я подумал, что это опять ее злобные козни.
Но все же приехал и застал ее в жару… в лихорадке… У нее было страшное воспаление, и она умирала в мучениях.
Джоселин почувствовала странный солоноватый привкус во рту. Это ее зубы так прикусили губу, что потекла кровь. Она уже догадывалась, о чем еще он собирается поведать ей.
— Маргарет зачала от меня ребенка — невинное дитя, плод нашей кощунственной похоти и взаимной ненависти. Она попыталась избавиться от него обычным способом, как постоянно делала это раньше… Так она мне объявила. Она умерщвляла зачатых мною детей из ненависти и презрения ко мне. Всех, кроме нашего первенца Адама. Мне не верилось, что это злобное существо, эту фурию я когда-то любил, был привязан к ней всей душой. Даже на смертном одре ее не покинуло желание мстить мне неизвестно за что.
Она притворилась, что раскаивается, и призналась, что единственный наш ребенок — Адам — родился не от меня. Что зачал его конюшенный служка в минуту страстных объятий на копне сена у лошадиного стойла. И поэтому у меня даже нет законного наследника…
Я был уверен, что этим признанием она добивается только одной цели — чтобы я задушил ее собственными руками и тем взял грех на душу и мучился бы потом вечно рядом с нею в аду. Хитра она была, очень хитра! Но перехитрила на этот раз саму себя. Убивая очередного младенца в своем чреве, она погубила себя…
Но даже свою смерть Маргарет хотела использовать как орудие мести. Но и тут у нее ничего не вышло. Я не поддался на ее уловку. Я удалил с этажа всю прислугу, а на лестнице выставил верную мне стражу. Потом я вернулся к ней, сел у ее изголовья и провел многие дни в этой зловонной темнице, наблюдая, как гниль от заражения вспухает у нее внутри и прорывается наружу. Боль терзала Маргарет. В бреду и в редкие мгновения просветления она все равно оскорбляла меня. Я слушал ее вопли молча, ничего не отвечая ей, пока она наконец не испустила дух.
Капеллан, служанки и даже мои люди сочли, что я обезумел. Но я никого не подпускал к ее ложу, чтобы она не смогла успеть до своей кончины очернить Адама, объявить его незаконнорожденным.
Только после того, как она окончательно впала в беспамятство, я разрешил священнику войти. Mapгарет уже не могла вылить свой яд, осквернить ложью меня и моего сына, а в аду, где мы, наверное, встретимся, ее клевета вреда уже не принесет.
Так она умерла без отпущения грехов, со злобным проклятием на застывших устах.
Но это был еще не конец исповеди Роберта, как втайне надеялась Джоселин.
— Потом я разыскал и вытряхнул душу из той мерзавки, которая убивала моих детей в чреве Маргарет — одного за другим. Старуха, прижившаяся в замке Гейс, давно занималась этим запрещенным ремеслом. Мне она раньше казалась безобидной, но в день кончины своей жены я решил расправиться с ней и сделал это без малейших колебаний. Моему исповеднику я тут же признался в совершенном мною убийстве. На меня было возложено суровое церковное наказание, но я не раскаялся в своем поступке, мадам, и не раскаиваюсь до сих пор.
Было странно, что, несмотря на тепло от жаровни внутри шатра и на жар, исходящий от их обнаженных тел, оба они — и Роберт и Джоселин — дрожали в ознобе. Только слезы, обильно пролившиеся из ее глаз, обжигали лицо Джоселин.
— Теперь вы можете представить себе, мадам, что значил для меня уход из жизни моего единственного сына… Я смотрел, как он умирает, и мне казалось, что вот-вот разомкнётся последнее звено в цепи, связывающей меня с этим грешным миром. За моей спиной была выжженная пустыня, впереди — непроглядный мрак. Когда я вгляделся в его застывшее личико, я понял, что Маргарет лгала. Он был мой… Он родился от моего семени. Но почему-то Бог решил забрать его к себе, а я не в силах был сразиться с Богом.
С тех пор мои руки ослабли, меч затупился, мой боевой конь стал спотыкаться. А эта ведьма в аду хохотала… Она и оттуда впивалась в меня своими острыми когтями. В самые страшные минуты я вдруг начинал сомневаться и думать, что и вправду Адам не сын мне, что я прошел по жизни, не оставив ни следа, кроме горы трупов, разоренных деревень и закопченных пожарами замков. Так оно почти и есть. И вот под конец жизни я к тому же еще посажен в клетку.
Сглотнув слезы, Джоселин попыталась ободрить его.
— Разве надо мучить себя вопросом, от кого был зачат Адам? Вы, милорд, пять лет лелеяли его, учили жизни, дарили ему отцовскую любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125