– Да, думаю, это будет настоящим наслаждением... то есть... удовольствием. – Она сконфуженно замолчала и поднесла руку ко рту, испугавшись, что наговорит лишнего. Господи, что с ней происходит? Одна ночь в постели с мужем, и она уже не может унять свое воображение и болтает невесть что.
Макс появился вовремя. Он вышел из парадных дверей, держа под мышкой большой кожаный саквояж, в сопровождении месье Переля, который нес его дорожный мешок. На нем опять был черный плащ, на голове треуголка, и эта одежда словно подчеркивала его рост, широкие плечи и внезапность его появления. Мари почувствовала, как что-то дрогнуло в ней.
Остановившись в нескольких шагах от Мари, он протянул дворецкому кошелек, пожал ему руку и, перекинув через плечо мешок, направился к экипажу.
Мари, замирая от страха, улыбнулась Нанетте и втянула голову в карету.
– Прощайте, Нанетта.
– Счастливого путешествия, мадам. – Горничная присела в реверансе перед Максом. – Счастливого путешествия, месье.
– Спасибо, Нанетта, – кивнул ей Макс и, сделав знак кучеру, запрыгнул в карету.
Он захлопнул дверцу и сел напротив нее.
Карета тихо тронулась. Мари, высунувшись в окно и глядя на удаляющийся особняк, на Нанетту и Переля, послала им свое последнее прости.
Грусть и неуверенность овладели ею. Хоть и недолго, но это был ее дом.
Другого она не помнит. Особняк исчез из виду. Макс подался вперед и задернул занавеску.
– Извини, Мари, но пока мы не выедем из Парижа, окна придется держать зашторенными.
– Да, конечно. Я понимаю. – Она робко улыбнулась, снова сказав себе, что куда бы они ни направлялись, какая бы опасность ни угрожала им, с ней ничего не случится, потому что рядом он.
Она молчала, ожидая, что он расскажет ей, куда они едут.
Или заговорит об этой ночи.
О том, что он чувствовал.
Но он молчал. Отодвинув краешек занавески, он смотрел на улицу. Другая его рука покоилась на саквояже.
Мари чувствовала себя неловко, не зная, что сказать. Ей казалось, что эта ночь изменила все. Во всяком случае, она уже стала другой, – пусть и не могла объяснить, что же такое изменилось в ней, но что-то изменилось, она это чувствовала. Однако он, похоже, не склонен придавать этому большого значения или считает, что это не подлежит обсуждению.
Конечно, напомнила она себе, его мысли сейчас заняты другим. Да и не в первый раз, наверное, он испытывал это наслаждение. Оно для него не внове.
Но ведь для нее-то это целое открытие.
Его рот и руки притягивали ее, она не могла отвести от них взгляда, помня о тех ласках, невероятных и ошеломляющих, которыми ночью одаривали они ее. Одно только воспоминание о них вызвало волну тепла, которая мгновенно распространилась по всему ее телу. Она ощущала ее горячую пульсацию в тех местах, которых касались его пальцы... его язык. Корсет и фижмы показались ей вдруг тесными, они врезались в томящееся желанием тело, а кружева и сорочки натирали набухшие кончики грудей.
Она смотрела на руку, лежавшую на гладкой коже саквояжа, вспоминая нежность и силу, которые таились в этих длинных пальцах, удивляясь, откуда знают они так хорошо ее тело.
Макс, словно прочтя ее мысли или почувствовав на себе взгляд, обернулся – ровно в ту секунду, когда взгляд ее переместился на его лицо. Их глаза встретились.
Ее сердце затрепетало. В его глазах снова был тот мерцающий сумрак, который она впервые заметила этой ночью.
Они молча смотрели друг на друга.
– Ты хорошо позавтракала? – спросил он так тихо, что она едва расслышала его.
Она боялась дышать:
– Да.
Его взгляд, еще мгновение задержавшись на ее глазах, медленно скользнул по ней – по ее губам, по глубокому вырезу платья, спустившись до кончиков туфель. На секунду ей подумалось, показалось – нет, она знала это! – что он сейчас потянется к ней, и ничтожное расстояние, разделяющее их, исчезнет совсем, и она вновь будет в его объятиях.
Но этого не произошло.
Он отвернулся к окну.
– К югу от Парижа есть небольшой городок. Мы остановимся там ненадолго, возьмем лошадь и поедем дальше верхом.
У Мари было чувство, что на нее вылили ушат холодной воды.
Но может, она опять чего-то не понимает? Может быть, именно так оно и бывает между мужем и женой? Может, это неприлично обсуждать днем их ночную жизнь?
Но обида не оставляла ее.
– Понятно.
– Мари, ты не должна отходить от меня ни на шаг. Никаких прогулок по окрестностям. Договорились?
– Да.
Он по-прежнему смотрел в окно.
Страшная догадка осенила вдруг ее. Мари похолодела. Быть может, он недоволен тем, как она вела себя ночью? Она молила его, чтобы он трогал ее и с радостью отдавала ему свое тело.
Ведь он же предупредил ее, что не будет настаивать на своих супружеских правах до тех пор, пока она не поправится. Да и Нанетта толковала про то, что мужчины любят, когда их жены ведут себя скромно и достойно.
А ее поведение в постели скромностью не отличалось.
Хотя непонятно, как ей было изображать из себя скромницу, когда охватившие ее чувства были так сильны, что рвались наружу? Даже если бы она захотела, она не сумела бы удержать их при себе, она должна была как-то выразить их и выразила тем единственным способом, который одновременно и естественен и прекрасен.
Однако как ни убеждала она себя в своей правоте, страх, что она повела себя не так, как ждал от нее Макс, не покидал ее. Как же наивна была она, полагая, что познала все тайны постели. Как скуден ее любовный опыт!
Она знает наверняка только одно – эта ночь сблизила ее с Максом.
Но насколько он разделяет это ее чувство? Ах, как ей хотелось, чтобы он думал так же!
Карета неутомимо катила вперед, унося их все дальше от дома, что служил им временным пристанищем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124