Миссис Мэдкрофт с надеждой посмотрела на Эглантину и Винни.
— Конечно, она хотела назвать убийцу, — высказала медиум свое мнение.
— Наоборот, — возразил Эдмонд. — Лили любила провоцировать и ссорить людей. Она не закончит своего спектакля, пока не будет уверена, что до капли испила то наслаждение, которое может получить здесь, создавая среди нас обстановку взаимной подозрительности.
— Но она должна назвать, — твердо стояла на своем миссис Мэдкрофт. — Она просто обязана это сделать теперь. Не могу же я поддерживать с ней связь бесконечно. Может быть, она уже прервалась.
Левой рукой миссис Мэдкрофт машинально поглаживала висевший у нее на шее янтарь.
— Мы не будем терять надежду на будущее, — с издевкой сказала Урсула. — Кто-нибудь хочет чашку чая?
В эту ночь мы разошлись опять уже под утро.
Перед тем, как расстаться, мистер Ллевелин посмотрел на меня задумчиво, словно надеялся поговорить со мной наедине, но миссис Мэдкрофт поспешно повела меня наверх. Мне ничего не оставалось делать, как следовать молча за ней. Единственное, что я могла позволить себе, так это оглянуться на Эдмонда через плечо.
Наши взгляды встретились, и я сердцем почувствовала существующую между нами неразрывную связь. Да, мы были связаны единым устремлением, единым желанием, единым чувством. Мое сердце сжалось и непривычно защемило. Я ощутила дуновение отчаяния. Мне захотелось окликнуть Эдмонда и что-то сказать ему, что-то услышать от него. Но вокруг было полно людей.
Но если бы мы оказались одни, что бы я сказала ему? Что я благодарна ему за спасение моей жизни? Это он уже знал. Что мне не хочется называть его мистером Ллевелином, а хочется Эдмондом? Что мы после всего того, что произошло в пещере, уже немного больше, чем чужие друг другу? Что я пытаюсь заставить себя относиться к нему так же, как относилась раньше, но у меня ничего из этого не получается? Конечно, я могла бы сказать ему все это. Но я боялась его ответа. Боялась тех жестких слов, которые умел произносить мистер Ллевелин и которые теперь превратили бы меня в ничто. Пусть мои чувства и переживания будут при мне. Пока.
Миссис Мэдкрофт прислонилась к моей двери, теребя жемчужные бусы.
— Ты даже не представляешь, как я полюбила тебя за то короткое время, что мы вместе, — произнесла она с пафосом. — Потерять тебя для меня все равно, что было потерять твою мать. Я боюсь, что мое сердце не выдержит этого.
— Я еще не приняла никакого решения, — напомнила я. — И нет никакой необходимости расставаться навсегда, раз уж мы встретились.
Я поцеловала ее в щеку. Кожа на ее лице оказалась тонкой и пахла лавандой. И сама миссис Мэдкрофт была похожа на сухой цветок. Необычный цветок, шуршащий розовато-лиловой мантильей, намеренно и бережно сам себя законсервировавший на многие годы. Внезапно я подумала о том, что она, пожалуй, старше, чем утверждает и выглядит. Скорее всего, ей далеко за пятьдесят. Она обычно говорит, что ей за сорок. Это что, женское кокетство или же ее внутреннее самочувствие? Если кокетничает, то перед кем? Перед мистером Квомби? Но он знает, вероятно, возраст своей милой леди так же хорошо, как она сама, если не лучше. Уменьшая свой возраст для друга сердца, она должна быть готова к тому, чтобы оправдывать его. В общем, сплошные вопросы. Ответ получу на них, скорее всего, тогда, когда сама достигну возраста миссис Мэдкрофт.
Я поцеловала ее второй раз, вложив в этот поцелуй все свое сочувствие ей, на которое только была способна. Я не обиделась на нее за то, что она цепляется за меня. У нее впереди старость и, наверное, одиночество. От старости не уйти, а от одиночества избавь ее Господь.
Наверное, миссис Мэдкрофт в какой-то степени повяла мои переживания, догадалась о моих мыслях. Она заставила себя бодро улыбнуться. И уронила ожерелье.
— Я помолюсь за твою мать и попрошу дать тебе необходимые наставления, — пообещала миссис Мэдкрофт. — Я знаю, что именно такую жизнь она тебе и пожелала бы.
Пожелав мне спокойной ночи, она удалилась в свою комнату.
Хотелось бы мне разделить ее уверенность в отношении мамы и ее желания.
Уснула я быстро. И мне приснился странный сон. События происходили одновременно как бы в двух измерениях, то совершенно разделяясь, то налагаясь друг на друга. Я знала, что лежу в постели и, тем не менее, я шла по коридору. Мои голые подошвы мягко ступали по грубому ковру, а ночная сорочка легонько колыхалась, задевая мои колени. Но это была не та фланелевая сорочка, которую я обычно надевала на ночь, а какая-то неизвестная мне, шелковая, богато отделанная кружевами. Шелк был очень тонкий, просвечивающий, почти прозрачный.
Сорочка плотно облегала мое тело, подчеркивая те его части, которые скрывала ткань. Шея оставалась открытой до неприличия.
Меня окружала темнота. Двери по обе стороны коридора были плотно закрыты, из-за них не пробивался ни единый лучик света. Тем не менее, я шла уверенно, будто ходила по этому коридору много раз и помнила каждый его дюйм. Сейчас мне не нужно было думать о дороге, меня безошибочно вела память.
Кажется, я боялась. Кромешная тьма. Узкий сковывающий коридор. Чувство полного одиночества. Этот коридор и это одиночество казались мне бесконечными.
Одновременно с этим я испытывала другие, прямо противоположные переживания. Это были переживания полного, невыразимого счастья, такого безоблачного, лучезарного, какого я не испытывала никогда в жизни. Я чувствовала в себе необъятную энергию, которая придавала мне уверенность, что я все могу, мне все по силам. Я могу сделать все, иметь все. Могу иметь любого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136