Она представляла себе, как будет жить в этом доме, где каждую минуту она может столкнуться с ним. В родовом поместье Сирхэев. Джессалин оглядела со вкусом обставленную комнату. Красивый дубовый пол был покрыт красновато-желтым ковром. Сломанные оконные рамы заменили новыми, на окнах красовались тяжелые шелковые портьеры насыщенного кремового цвета. Камин украсился модной чугунной решеткой. Эмили сделала все, чтобы создать уютный дом для человека, у которого, по сути, вообще никогда не было дома. Эмили изо всех сил старалась быть ему хорошей женой.
Джессалин охватила глубокая, темная грусть. Ее чувство к Маккейди никогда не пройдет, и вот теперь это чувство вдруг стало порочным. Значит, она мечтает о том, кто никогда не будет принадлежать ей, а ведь ничто не делает человека более несчастным, чем пустые мечты.
Маккейди сразу уловил страх, мелькнувший в широко распахнутых глазах Джессалин, но неправильно истолковал его причины.
– Не волнуйся, с тобой больше не случится ничего плохого. Я этого не допущу. – Его рука слегка приподнялась, как будто он хотел дотронуться до нее, прижать к себе, но тут же снова безвольно упала вдоль тела. – Мне будет легче защитить тебя, если ты останешься здесь, в Сирхэй-холле.
Джессалин постаралась вдохнуть как можно глубже, чтобы прошла страшная тяжесть в груди.
– У меня же нет никакой одежды, – внезапно сказала она. И, вспомнив о том, какая страшная потеря постигла ее сегодня, чуть не зарыдала. Огромность этой потери все еще не до конца укладывалась в голове.
Сильная рука подхватила ее за талию. Это прикосновение было хуже пожара. Джессалин просто не могла его выдержать.
– Пошли, – сказал Маккейди, помогая ей встать. – Эмили приготовила для тебя спальню и ванную. Она подберет тебе одежду на первое время. А потом, когда ты хорошенько отдохнешь, мы подумаем, что делать дальше.
– Кажется, у меня и выбора-то нет, верно? – грустно спросила Джессалин. В дверях она остановилась и высвободилась из его несильного объятия. – И скажи своему слуге, чтобы он держался подальше от Бекки.
– Дункан не из тех, кто может воспользоваться слабостью невинной девушки.
– Если он допустит, чтобы она влюбилась в него, а самому ему ее любовь не нужна, это разобьет ей сердце.
Джессалин обрадовалась, увидев, что ее удар достиг цели. Но, к сожалению, это никак не могло собрать воедино осколки ее собственного разбитого сердца.
Уже у самой лестницы Джессалин потеряла сознание. Она так и не узнала, что он успел подхватить ее и легонько поцеловал в лоб. Но не в губы.
Море постоянно штормило, и время шло медленнее, чем сыпался песок в часах преподобного Траутбека.
Джессалин нервно шагала взад и вперед перед полупотухшим камином. Она была слишком возбуждена и не могла уснуть. В первые два дня в Сирхэй-холле ей кое-как удавалось избегать встреч с хозяином. Ссылаясь на мнимые головные боли, она просила приносить ей еду в комнату, а все вечера просиживала с бабушкой. Но это мало помогало. Его присутствие ощущалось повсюду. В запахе мыла для бритья в коридоре у дверей его спальни. В замусоленном галстуке, небрежно брошенном на стойку перил. В низком тембре его голоса, доносившегося от конюшен.
На дворе завывал ветер. Огоньки свечей трепетали в стеклянных колпачках, и темно-бордовые шторы колыхались, как будто их шевелила чья-то невидимая рука. По комнатам гуляли влажные сквозняки, от которых не спасали вышитые китайские ширмы, загораживавшие окна и двери.
Джессалин зябко поежилась и поплотнее закуталась и стеганый атласный капот. Отодвинув бархатную штору, она смотрела на ночное поместье, на большой запущенный сад. Оконные рамы снаружи были усеяны кристалликами соли, которую приносил сюда морской ветер. В окно хлестал ливень. В Энд-коттедже в такие ночи приходилось застилать подоконники специальными ковриками, чтобы вода не попадала в комнаты.
Наверное, и здесь, в остальной части дома, то же самое, пока что было приведено в порядок только одно крыло. И наверняка даже этот ремонт обошелся в сумасшедшую сумму, ведь старый особняк несколько десятков лет медленно приходил в упадок.
Все перемены были делом рук Эмили. И ее присутствие тоже ощущалось повсюду. Но в отличие от хозяина дома Джессалин не избегала общества его молодой жены.
Вот и сегодня днем она застала ее в гостиной. Эмили расставляла нарциссы и колокольчики в молочно-голубой вазе. В светло-зеленом шерстяном домашнем платье она выглядела на удивление хрупкой, несмотря на беременность. Ее недлинные платиновые локоны напоминали покрытое рябью озеро в погожий солнечный день.
Джессалин, хотя и понимала, что не стоит из-за этого расстраиваться, все равно чувствовала себя на фоне Эмили, как неуклюжая рябая курица рядом с породистыми красавицами эсквайра Бэббиджа. Платье висело на ней как-то неловко, да к тому же было безбожно коротко.
Заметив, что Джессалин медлит на пороге, Эмили приветливо улыбнулась, приглашая ее войти.
– Джессалин! Надеюсь, ваша голова уже не болит? – поинтересовалась она, продолжая расставлять цветы. – Весенние штормы делают с садом Бог знает что. Надо будет обязательно пересадить цветы в оранжерею. Но это уже как-нибудь потом.
Джессалин вошла в комнату. Несмотря на разностильную мебель, все предметы здесь каким-то удивительным образом сочетались между собой. Обивка и драпировки были с большим вкусом подобраны в мягкой лимонно-охряной цветовой гамме.
– Вы сотворили с этим домом чудеса, Эмили, – сказала она.
Эмили вспыхнула и поставила вазу на столик между двумя серебряными подсвечниками.
– Большую часть мебели мы перевезли с чердака моей матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140