Ее пальцы прикоснулись к влажной тряпке, прикрывавшей скульптуру, над которой он трудился после их возвращения с Барбадоса. Джон не рассказывал, женщина это или мужчина, а когда Тина любопытствовала, он улыбался и просил подождать завершения работы.
Она пришла сюда не за этим, но зачем-то с колотящимся сердцем приподняла влажный миткаль и застыла в изумлении. Слезы, медленно текущие по щекам, застилали глаза словно пеленой. Перед ней была фигура девушки с разлетающимися на ветру волосами, стройная, с напряженными руками и ногами, подавшаяся вперед, словно стремящаяся вырваться из оков девичества в жизнь взрослой женщины. Она была прекрасна не так, как Тина, но Джон вложил в нее какую-то магическую гармонию, изюминку, которая сделала из простой девушки саму любовь...
– О Джон! – прошептала Тина, стоя лицом к лицу с девушкой, которую Джон искал и нашел, а потом потерял в жене, тщетно ждавшей от него хотя бы одного поцелуя, хоть одной ласки. Тина не могла отвести взгляд от девушки на скале – от себя самой!
Но почему он ей ничего не говорил? Почему...
Тина со вздохом повернулась к дверям и услышала стук каблучков, а затем до нее донесся запах дорогих горьких духов. Облако бронзовых волос, обрамляющих бледное лицо, словно перечеркнутое тонким красным ртом, темные брови над зелеными глазами. У Тины замерло сердце. Паула – здесь! Ее привез Джон?
На плече Паулы болталась небольшая сумочка из натуральной кожи, ноги гостьи обтягивали черные блестящие чулки. Паула надела одно из тех экстравагантных шелковых платьев, которые ей так шли. Наряд лиственно-зеленого цвета чудесно оттенял ее рыжую шевелюру.
– Я тебя не напугала, моя сладость? – пропела она. – Ты на меня уставилась так, словно за тобой пришла смерть с косой. Ну, дверь была открыта и я... – Она осеклась, и ее зеленые глаза сузились при виде незаконченной скульптуры. Сомнений в том, кто является моделью, не было: об этом свидетельствовали черты лица, ноги и руки и даже грациозная поза, которую Тина бессознательно приняла. Молодая, порывистая, длинноногая, изящная – и так нуждающаяся в том, чтобы ее любили...
– Так ты позировала Джону? – процедила Паула.
– Н-нет. Он работал по эскизам.
– Вдохновенно, правда? Пожалуй, это одна из его лучших работ. – Паула так стремительно протянула хищную руку к скульптуре, причем это движение казалось таким угрожающим, а взгляд таким дьявольски веселым, что Тина бросилась вперед, защищая работу Джона.
– Прекрати! – приказала она. – Ты ее разобьешь.
– О, я осторожно, – ласково улыбнулась Паула. – Разве я могу испортить что-либо принадлежащее Джону! Ты правда думаешь, что я на это способна?
– Я думаю, что ты живешь по своим собственным законам, вне зависимости от того, приносят ли кому-то боль твои поступки, – огрызнулась Тина.
– Серьезно? – Зеленые глаза вспыхнули. – Ты меня не любишь, да, Тина? Что ж, неприязнь обычно взаимна, хотя любовь и ненависть часто связаны друг с другом. Грань между ними часто бывает столь тонкой, что мы не можем понять, какой именно огонь нас сжигает. А вот неприязнь определяется безошибочно, почти на вкус; я, например, никогда не любила молочного и сладкого. Как и Джон, поэтому для меня нет ничего странного в том, что он заскучал, ведь твоя сладость ему приелась, а под ней обнаружился лишь пресный хлеб.
Паула метнула на Тину ехидный взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Она стояла у рабочей скамейки Джона, уперев руки в бока.
– Ты была дурочкой, когда согласилась выйти за Джона, да ты и сама это понимаешь. Он слишком стар для тебя. Время поцелуев при луне, которые так берут за душу девочек вроде тебя, для него прошло. Возможно, мне не следует быть такой откровенной, – если только ты, усмирив неприязнь ко мне, не ответишь той же монетой.
– Мы обе можем быть честны друг с другом, – согласилась Тина, чувствуя себя балансирующей на краю пропасти, понимая, что она напрасно размечталась только потому, что Джон лепил ее скульптуру. Раз Паула здесь, значит, он порывает с Тиной. То, что он поехал к ней и все рассказал, – еще одно подтверждение. Видимо, Джон хочет, чтобы женщины сами выяснили между собой отношения, он уже устал от всего этого. Именно так он недавно смотрел на нее на ступеньках – с горечью и усталостью, будто хотел никогда ее больше не видеть.
Соперница по-хозяйски осматривала мастерскую, трогала скульптуры, загадочно улыбаясь, вспоминая дни, когда позировала Джону. Она остановилась у незаконченной безликой греческой скульптуры, потом повернулась и бросила Тине в лицо:
– Бедная пигалица, что ты можешь дать такому человеку, как Джон?
– Но он женился на мне! – вскинулась Тина.
– Ах это! – Паула взмахом руки показала, какая это ерунда. – А ты слышала греческую легенду о том, что между мужчиной и женщиной возникает только одна настоящая любовь? И тогда никакие преграды на свете не разлучат их. – Она победоносно смотрела на Тину, прекрасная, словно античная статуя. – Ты хотела откровенности? Что ж, получи ее. Джон любит меня, и даже полдюжины жен не помешают нам.
Тина побледнела, а ее губы задрожали.
– Почему, – выдавила она, – Джон женился на мне?
– О, смешной вопрос, – промурлыкала Паула. – Несмотря на внешность героя-любовника, Джон по натуре пуританин. Он не любит проблем, и ему нужен кнут, чтобы управлять мной. Он винит меня, моя бедная глупышка, в гибели Джоанны. На самом деле я тут совершенно ни при чем, это подозрение стоит между нами уже несколько лет. Он причиняет мне боль, Тина, самыми изощренными способами, но разве это не обратная сторона любви? Если человек боится боли, ему нельзя играть с огнем, а многие ли готовы разгребать тлеющие угольки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55