С тем остаюсь вашим покорным слугой
Эразм Кроутер».
Филиппа аккуратно сложила письмо, вложила его в книгу, поставила справочник на прежнее место, где ему предстояло пылиться еще Бог знает сколько лет. Горечь была уже не так сильна, как в пятнадцать лет, но даже теперь сердце болезненно ныло, и от стыда пылали щеки. Филиппа в который уже раз спросила себя: неужели это возможно – не любить собственного ребенка?
Через четыре дня после вечера у Белль открытая коляска уносила Корта в Кент, в Чиппингельм, на похороны давно усопшего маркиза Сэндхерста.
Корт правил сам. Веснушчатый грум подскакивал на запятках, как мячик, шепча побелевшими губами молитву и горько сожалея, что оказался в коляске хозяина, а не в покойной дорожной карете с камердинером и секретарем.
Когда впереди показался мирно дремлющий городок, Корт нагнал другой быстро несущийся экипаж. Грум громко задудел в жестяной рожок, требуя уступить дорогу. Однако кучер-соперник даже и не подумал свернуть к обочине. Дорога была узкой, и задние оси экипажей со скрежетом сцепились. Пассажиры кареты завопили так, словно их атаковала банда разбойников, но Корт и головы не повернул, только скривил губы в угрюмой усмешке.
Недолгое время упряжки летели голова к голове. Гнедые Корта стали обходить белую, как снег, упряжку. Разъяренный кучер-соперник, чувствуя близкое поражение, занес кнут, явно намереваясь расквитаться с нахалом. Корт схватился за свой. Казалось, мгновения растянулись до бесконечности, но наконец гнедые вырвались вперед, оставив за собой клубы пыли.
– Ух ты, ваша милость! – послышался восхищенный голос грума. – То-то вы им всыпали по первое число!
Корт не удостоил Слейни ответом. Ему было нисколько не интересно, что случилось с экипажем, запряженным четверкой белых. Он смотрел на шпиль церкви святого Адельма, возвышающийся над городом.
Корт был не в самом лучшем расположении духа. На другой день после вечера у Белль, за чаепитием, леди Августа попросила сопровождать ее в Чиппингельм, где е должно было состояться захоронение останков маркиза Сэндхерста и последующее поминовение. Расценив это как новое предательство, Корт отказался, не стесняясь в выражениях. Он даже не вышел попрощаться с леди Августой в день ее отъезда. Отдав секретарю все необходимые распоряжения, он заперся в кабинете и предался хандре. Когда Нейл Толандер явился с сообщением, что вдовствующая герцогиня благополучно отбыла, Корту послышалось неодобрение в голосе секретаря, и настроение его окончательно испортилось.
Пустота огромного дома тяготила Корта. Уезжая, леди Августа забрала с собой всех своих многочисленных слуг и служанок, и в комнатах теперь царила мертвая тишина. Первый вечер Корт скоротал в одном из клубов. Он испепелял взглядом каждого, кто поворачивался в его сторону, в надежде, что тот вызовет его на дуэль и ему удастся наконец на ком-нибудь сорвать зло. Но его слишком хорошо знали, и случая не представилось. При нем не произносилось не только «Сэндхерст», но даже и «маркиза», о какой бы ни шла речь. Следующий вечер он провел дома, валяясь в кабинете на диване и то и дело доливая стакан, пока не впал в пьяное забытье. Он спал беспокойно, со сновидениями, видел то Филиппу в платье фиалкового шелка, смотревшую на него испуганно и вызывающе, то Тобиаса, предлагавшего ничего не предпринимать, пока он не увидит ребенка.
Утром, после бутылки бордо, Корт принял решение. Что ж, если все считают этого ребенка таким важным действующим лицом, не мешает и ему посмотреть на него.
Вот так и случилось, что на следующее утро Корт с сумасшедшей скоростью несся по дороге в Чиппингельм. Только через три часа дороги он вспомнил, что в этот вечер должен был сопровождать Клер в театр. Проклятие! Ему следовало по крайней мере послать записку с извинениями. Корт нахмурился, но в душе не почувствовал раскаяния и равнодушно решил, что по возвращении пошлет Клер рубиновое колье. Еще в самом начале знакомства он понял: ничто на свете, кроме дорогой побрякушки, не способно заставить сверкать глаза его невесты.
Городок Чиппингельм, располагавшийся на северной границе земель Уорбеков, был, по существу, разросшейся деревней, возникшей еще в средние века. В те времена здесь устраивались ярмарки, на которые стекался народ со всей округи. Городок пересекала извилистая речушка в зарослях плакучих ив. Корт с детства помнил крутую каменную арку моста, обилие зелени вокруг домов, приветливый постоялый двор с резными ставнями на окнах и тяжелыми, обитыми железом дверями. Въезжая на центральную улицу Чиппингельма, Корт перевел разгоряченных гнедых на легкую рысцу. Мимо проплывали лавки, наполовину каменные, наполовину бревенчатые, дома с островерхими черепичными крышами; наконец впереди открылась церковь.
Церковь была построена в XIII веке монахами-цистерцианцами, орденом весьма могучим и амбициозным, и потому названа собором святого Адельма. Но время шло, орден распался и был практически забыт, а собор превратился в обычную приходскую церковь, и только шпиль, высоко вознесшийся над городком, напоминал проезжающим о некогда гордых норманнах.
У церкви Корт увидел множество экипажей. Злое оживление сменилось угрюмостью, когда он понял, сколь многие из числа его друзей и знакомых явились отдать последний долг Артуру Бентинку. Он выругался сквозь зубы и натянул вожжи. Слейни, неугомонная душа, спрыгнул с запяток и бросился ловить их еще до того, как упряжка остановилась. Корт выбрался из коляски и, тяжело хромая, не глядя по сторонам, пошел по дорожке, мощенной красным кирпичом, к церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123