С губ сорвался смешок. Неужели он действительно думает, что она может отказать? Услышав смех, он окаменел.
— Возможно, Эденвуд излишне пышен для тебя. — И окинул ее холодным, презрительным взглядом.
Подобрав колени, Антония покатилась со смеху. Человек, которого она боготворила, только что открылся ей. Этот хорошо знакомый ледяной презрительный взгляд был защитной маской! Могущественный Адам Сэвидж был глубоко раним, особенно когда дело касалось ее. Эта мысль была приятна ей до кончиков ногтей.
Тони села и наклонилась к нему так близко, что увидела свое отражение в его потемневших голубых зрачках.
— Ты даже не представляешь, с каких пор мне хотелось, чтобы ты стал моим мужем.
И нему моментально вернулось природное высокомерие.
— С каких же пор? — потребовал он.
— С того первого вечера, когда ты попытался сделать из меня мужчину и заставил блевать от коньяка и сигар.
— Ну и романтика!
— Нет, вру. Я хотела, чтобы ты стал моим мужем еще до того, как встретила тебя. Он нахмурил брови. Тони, глядя на него, улыбнулась:
— Это было тогда, когда я впервые положила глаз на твой пышный Эденвуд. Между прочим, это я сделала его таким пышным. Видно, предчувствовала, что в один прекрасный день он станет моим. Я уговаривала мистера Уайатта относительно всяческих дорогих улучшений, которые должны были стоить кучу денег
— Например? — потребовал ответа Адам. Слова падали как ледышки.
— М-м-м, дай подумать, — сказала она, проводя пальцем по его верхней губе. — Скажем, предложила продлить западный портик, превратив его в террасу, и убедила вместо норфолкского гранита привезти итальянский мрамор с прожилками.
— Как тебе удалось его убедить? — снова строго спросил Адам.
— О, совсем легко, он был почти влюблен в меня. Это я решила, что нужно соорудить зимний сад, а в помещении с бассейном я предложила выложить стену венецианскими зеркалами и плиткой с рисунками ручной работы. Отняв палец ото рта, она прильнула к нему губами. Он не мешкая поднял ее за ноги и положил плашмя поверх себя.
— Я частенько воображал нас обоих в этом бассейне. Держу пари, что Уайатт, черт возьми, тоже не раз подумывал об этом
— У нас с Джеймсом были потрясающие сношения, — скаламбурила она.
Она почувствовала, как у него растет и твердеет, и сползла пониже, зажав его между ног.
— Он рассказывал мне о котельных, и тогда я подумала, что мне надо чуточку больше.
— Чуть больше? — предостерегающе прищурился он.
— М-м-м, да, если можно, — сказала она, потираясь передком о и без того трепещущую головку.
— Ах ты, маленькая стерва.
Он потянулся к ягодицам и, прочно ухватив руками, прижал ее к своему стержню и другим причиндалам.
— Я сказала ему, чтобы он поручил Адамсу украсить резьбой камины, а Веррио расписать потолки. Ах, ты, я также предложила взять для позолоты четырнадцатикаратное золото. О, дорогой, действительно это стоило значительно больше? — с невинным видом спросила она.
— Намного больше, — подтвердил он.
— М-м-м, ну, пожалуйста, я думала, ты никогда не спросишь!
— Ты ненасытна. Тони, я серьезно.
— М-м-м, я это чувствую, милорд.
— Я еще не кончил говорить. Нам еще многое надо уладить, — твердо заявил он.
А она вдруг поднялась на колени и надвинула себя на него.
— Говори. А я сделаю, чтоб у тебя стоял сколько надо. Из-за чрезмерных занятий любовью от их тел пахло мускусом, но она уже знала хитрости, не позволяющие ему остывать. Он снял ее со своего торчащего члена:
— Будь ты проклята, послушай меня! Нельзя же одновременно трахаться и слушать.
Тони наслаждалась обретенной ею властью над ним. Она поражалась, как это вначале она боялась его. Раньше ей так хотелось, чтобы он ее похвалил. Теперь, когда он предложил ей выйти замуж, она держалась с ним абсолютно уверенно. Последние остатки опасений рассеялись как дым.
— Мы не сможем пожениться в ближайшие несколько месяцев.
Его слова как ушат холодной воды смыли всю ее самоуверенность.
Она хотела спросить «почему?», но не смогла произнести ни слова — задрожали губы.
— Я должен вернуться на Цейлон. Нужно кое-что уладить, решить кое-какие дела. Как только вернусь, поженимся.
К ней вернулся голос:
— Нет! Будет поздно. На лице панический страх.
— Дорогая, я тоже не хочу расставаться, но мне нужно туда поехать.
— Зачем? — прищурила она свои зеленые глаза. Он ответил полуправдой:
— Я должен поставить в известность твою мать о намерении жениться на тебе. Взгляд ее смягчился:
— О, Адам, как это восхитительно старомодно и соответствует этикету, но в этом нет абсолютно никакой необходимости.
— Тебе еще год до совершеннолетия. Требуется ее согласие.
— Моей матери все это до фиги. Ей было не до меня раньше, тем более теперь.
Его мучили угрызения совести.
— Твои родители назначили меня твоим опекуном. Это означает не только финансовую ответственность. От меня зависит и твое нравственное благополучие. А я, черт побери, такого наделал. Не мог удержаться.
Адам безнадежно надеялся, что она клюнет на речи об «опекунстве». Он не испытывал никакой вины перед Евой. Он никогда не говорил, что любит ее. Они были грубо откровенны друг перед другом. В действительности это была не помолвка, а, скорее, деловое соглашение. Ему нужно было украшение для Эденвуда, ей хотелось денег. Она дала ясно понять, что даже не подумает выйти за него замуж, если он не добудет себе титула.
Антония мучилась. Адам твердо придерживался личного кодекса чести. Она знала, что, если признается о своем положении, ребенок отодвинет все остальное. Решила, что может подождать пару месяцев. Они вместе поедут на Цейлон, получат официальное согласие матери и немедленно поженятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166