Девушка протянула руку за пустой кружкой и игриво произнесла:— Вот я только подолью вам чего-нибудь горячительного для разогрева, а уж вы мне сможете ответить любезностью на любезность потом… наверху.Хок громко рассмеялся, вспомнив наконец имя девушки.— С превеликим удовольствием, Полли.Пока Полли бежала перед ним вверх по лестнице, Хокхерст пощипывал ее за лодыжки, не отказывая себе в удовольствии просунуть руки к ней под юбки и повыше лодыжек. Впереди был час доброй забавы, когда они с хохотом будут кататься по мягкой постели.Эх, ничто на свете не сравнится с бесхитростной пылкостью деревенской красотки в самом соку!
Обеденный зал в Девонпорт-Хаусе всегда восхищал его: позолоченная люстра филигранной работы на сотню свечей, стол и стулья розового дерева с изящно изогнутыми ножками и гобеленовой обивкой, в которой сочетались цвета абрикоса и светлого лимона. Буфеты с венецианским хрусталем и массивным серебром. Изысканная живопись на стенах.В каждой мелочи ощущался тонкий вкус Джорджианы: все выглядело столь же нарядно и благородно, как в лондонском доме, хотя Девонпорт располагался в одном из самых диких уголков страны.Шейн рассыпался в похвалах по поводу великолепных блюд, предложенных за обедом.— Я взяла сюда с собой повара из Хокхерст-Мэнор. Мы там провели зиму. Так было удобнее — всего сорок миль до Лондона. — Мать на мгновение закрыла глаза, стараясь справиться с участившимся сердцебиением.Прошло много лет, но всякий раз упоминание об усадьбе Хокхерст-Мэнор приводило ее в смятение.Шейн заметил, что мать изменилась в лице.Он знал, о ком она подумала, но не проронил ни слова. Джорджиана уже овладела собой и закончила рассказ:— Твой отец дважды ездил к королевскому двору, потом у него было множество деловых встреч в усадьбе. Не знаю, что там произошло в последние недели, но внезапно мы собрались домой, и сразу же, как только приехали, с отцом случился удар. Он тает на глазах, и мне так больно это наблюдать.— Должен сознаться, его вид и меня потряс. Похоже, силы его совсем покинули, — угрюмо произнес Шейн. — Хотя ум у него остался острым и светлым.— Благодарение Господу и за это, — с жаром откликнулась Джорджиана.— У меня много дел в Лондоне. Если я отплыву в конце недели, как ты думаешь: сумеешь одна управиться с отцом?— Шейн, дорогой, так или иначе, но до сих пор я справлялась со всем сама, — грустно улыбнулась мать. — Я не всегда была примерной женой, но ты знаешь, что я очень, очень люблю твоего отца. — Она с тоской добавила:— Почти двадцать девять лет… Я так боюсь, что нам не дотянуть до тридцати.Сын встал и налил им обоим коньяка. Согрев бокал в ладонях, он неторопливо выпил, смакуя изумительный вкус французского коньяка, некогда захваченного на каком-то корабле.— Я прихвачу с собой часть этого коньяка для Бесс, когда поеду на следующей неделе ко двору. Сама она пьет немного, но для нее это предмет особой гордости — она желает, чтобы на стол подавалось все самое лучшее.— Королева неблагодарна. Не понимаю, к чему такие хлопоты, — вскинула голову Джорджиана.— Хитра и неблагодарна — в этом вся Бесс.— Может быть, такой и должна быть женщина. Возможно, это и есть самый верный способ заставить мужчин служить ей.Он улыбнулся. Красавицы никогда не питали симпатии к Елизавете. Они не могли постигнуть тайну привлекательности стареющей тщеславной женщины. А в действительности все было так просто — больше всего на свете мужчин возбуждает, пьянит и привлекает ореол власти.— Хочешь, я ночью посижу с отцом? — предложил Шейн, видя, как измучена и подавлена мать.— Нет, я побуду с ним, пока он не уснет, а потом пойду к себе. Всю нашу супружескую жизнь я оставляю открытой дверь между нашими комнатами. Если я понадоблюсь отцу, он знает, что я рядом. — Джорджиана улыбнулась сыну.— Что ж, надеюсь, и ты знаешь: если я понадоблюсь тебе… то я тоже рядом, — просто откликнулся тот. — Когда Шейн Хокхерст вошел в свою спальню в восточном крыле дома, там ярко горели пахнущие сандалом свечи и над нефритовой курильницей вился ароматный дымок. К нему сразу же подошла Лак Санг Ли, чтобы снять с хозяина рубашку. Когда Хок впервые услышал ее имя, ему показалось, что оно звучит как «Ларксонг» — то есть «песня жаворонка».С тех пор он так и называл ее, потому что это имя ему нравилось.Женщина низко поклонилась; прямые черные волосы шелковистым водопадом упали на лицо.— Хочет ли господин покурить? — мелодично спросила она, указывая на кальян в углу комнаты.Он отрицательно покачал головой и в свою очередь поинтересовался:— Опять ты называешь меня господином, Ларксонг! Зачем?— Так подобает, — певучий голос был тих, но настойчив. — Я достану масло для массажа, — сказала она и, так как возражений не последовало, вынула из лакированного черно-красного шкафчика флакон с благовонным маслом и толстое полотенце. Убрав подушки с длинной деревянной скамьи у окна, женщина расстелила вместо них полотенце: ритуал, виденный им уже много-много раз.Сбросив оставшуюся одежду, Шейн растянулся на деревянной скамье. Ларксонг опустилась около него на колени, вылила немного благоухающего масла в маленькую сложенную чашечкой ладонь и начала массировать его тело медленными, ровными, ритмичными движениями, которым была обучена с детства. Он чувствовал, как понемногу освобождаются от напряжения усталые мышцы, но, блаженствуя и расслабляясь телом, он не позволял себе расслабиться умом: надо было как следует обдумать, с кем ему необходимо повидаться в Лондоне.Многие из предстоящих встреч были сугубо деловыми: в частности, следовало срочно переговорить с поверенным, выяснявшим, кому принадлежат земли в Ирландии, которые Шейн желал приобрести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119