Тилли бросила последний взгляд на больную, которая в этот момент начала метаться в бреду на постели, и только сказала:
— Я пришлю Хуана с кофе. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
Джим только кивнул в ответ, она вышла так же бесшумно, как и вошла, пытаясь вспомнить, доводилось ли ей когда-нибудь видеть, чтобы этот человек так волновался о ком либо. Пожалуй, что подобное было только, когда Корд Макбейн без официальной свадьбы взял за себя Джонти с ребенком, впрочем, ребенок то был от него, но Латур тогда был похож на сумасшедшего.
Наступил вечер, затем ночь. В комнату доносились звуки веселья и аккорды пианино. Временами раздавались взрывы хохота. Когда Хуан открывал дверь в зал, чтобы отнести посетителю сандвич, эти звуки становились громче, потом они затихали. Часов в одиннадцать Тилли легла спать.
Вначале вечера, еще на закате, в дверь постучался Джонни Легкая Нога. Он спросил, как себя чувствует больная, посидел немного и ушел. Вскоре после того, как Тилли зажгла лампу, приходил доктор Стюарт. Он снова послушал грудь и легкие Сэйдж, пощупал ее пульс и тихо, устало сказал:
— Я не знаю, Джим. Похоже, лекарство не помогает. Где-то утром у нее наступит кризис. Вот тогда мы и увидим: выживет она или умрет.
Услышав в его голосе погребальные нотки, Джим рявкнул:
— Не говори «умрет», Джон! Не смей даже думать об этом!
Примерно около полуночи в комнату без стука вошла Реби. Она выглядела ужасно сердитой. С потемневшим от гнева лицом Джим накрыл Сэйдж и обратил на шлюху свой тяжелый, мрачный взгляд.
— Что тебе надо, Реби? — резко спросил он.
— Ты что, собираешься сидеть тут всю ночь? — Тон, каким она задала этот вопрос, был наполовину жалобным, наполовину враждебным. — Почему бы Тилли или этой скво не позаботиться о ней?
Она кивнула в сторону Сэйдж, и ее глаза ревниво сузились, когда она заметила прекрасные черты и густые каштановые волосы, разметавшиеся по подушке.
Когда Джим повернулся к хозяйке публичного дома, его взгляд был холоден, как лед.
— Вообще то, это не твое дело, Реби, но я отвечу. Тилли и Немии здесь нет, потому что этого не хочу я. У Тилли был сегодня тяжелый день, а что касается Немии… Я решил, что больная может испугаться, если вдруг очнется и увидит сидящую рядом женщину из индейского племени.
— Ха! — фыркнула Реби. — Что то я сомневаюсь, что она боится индейцев! Как насчет того полукровки, который сейчас дрыхнет в моей постели? Я бы сказала…
Она прервала свою горячую тираду на полуслове, увидев, как окаменело лицо Латура. «М да, пожалуй, она погорячилась и забыла, что в его венах тоже течет индейская кровь. Произносить в его присутствии слово „полукровка“ было не очень вежливо и уж, конечно, неразумно». Реби с минуту постояла в ожидании, что Джим скажет ей хоть что нибудь. Но так и не дождавшись ответа, вышла из комнаты.
Джим забыл о ней в ту самую секунду, как за обидевшейся шлюхой закрылась дверь, и вновь вернулся к своим заботам о Сэйдж. Ее тяжелое, прерывистое дыхание наполнило комнату. И мужчина вновь поднес ко рту женщины ложку прозрачного лекарства.
С интервалами в полчаса он то вновь обтирал ее тело, то подносил к ее губам стакан с водой, бережно придерживая Сэйдж под голову. Иногда она делала глоток другой, а иногда вода стекала у нее по подбородку, и тогда Джиму хотелось кричать от отчаяния и собственного бессилия.
Ночь уже заканчивалась, а температура продолжала держаться, несмотря на все его огромные усилия. По временам и дыхания уже совсем не было слышно, и Латуру казалось, что смерть уже стоит у изголовья кровати, собираясь принять свою жертву. Но в следующее мгновение женская грудь вздрагивала, вновь медленно вздымалась, и он облегченно переводил дыхание.
Глаза у Джима стали красные от бессонной ночи, пальцы сморщились от того, что он опускал их в воду. Ему все чаще приходилось откидываться назад, чтобы хоть немножко дать отдохнуть спине, но в следующую секунду он вновь склонялся к лежащей перед ним женщине и напряженно всматривался в ее лицо, уже едва различая его очертания при тусклом свете керосиновой лампы. И вдруг ему стала видна на бледном лбу Сэйдж маленькая капелька пота!
Из его груди вырвался вздох облегчения, будто с плеч свалилась огромная тяжесть, и только теперь Джим почувствовал неимоверную усталость и радость. Он чувствовал себя слабым, как ребенок, и в то же время ему хотелось выбежать на улицу и кричать, кричать так, чтобы даже на небе было слышно: «Эй, вы все! У нее спал жар! Она будет жить!»
Теперь мужчина продолжал сидеть рядом с Сэйдж, наблюдая за тем, как дыхание больной становится спокойным и легким, как обычно у спящих людей. Он сменил мокрое от пота постельное белье, потом одел на женщину ночную рубашку Джонти, которую та оставила, уезжая из дома. Джим даже немного расчесал ей волосы, и теперь они лежали на подушке, покрывая ее шелковистыми каштановыми волнами. Ему было неизвестно, какого цвета глаза Сэйдж, и он, сидя на стуле у ее постели, думал о том, что, может быть, уже завтра увидит их и услышит ее голос.
Солнце встало, и его первые лучи осветили комнату, делая ненужным свет керосиновой лампы. Джим устало встал, подошел к лампе и, прикрыв стекло широкой ладонью, дунул на пламя. Потом также устало повернулся и на негнущихся ногах вышел из комнаты, чтобы сказать Тилли, что теперь она может заступить на дежурство у постели больной.
Его повариха вопросительно взглянула на него, стоя у плиты, как только он вошел в кухню, но молчала, ожидая, чтобы хозяин заговорил первым.
— Думаю, что с нею все будет нормально, Тилли, — устало улыбнулся Джим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118