Ему надо было, по крайней мере, обнять ее и поцеловать в сочные красные губы.
Расслабившись, он наблюдал за человеком, который с восхищением в глазах смотрел на Роксану. Хейл казался достаточно мужественным. Он был тщательно одет, почти так же, как если бы оставался в Бостоне, а не находился в кентуккийской глуши. Он был почти одного роста с Келебом, но не такой смуглый, со светло-каштановыми волосами, в то время как у Келеба волосы были черные, как у индейца. Глаза Хейла были широко открыты и доверчивы, а Келеб смотрел сердито, сузив глаза.
Стук кофейника на каминной полке вернул Келеба к действительности. Он увидел, как Роксана наливает себе кофе и несет чашку к столу. Он смотрел, как она мелкими глотками отпивает напиток, обжигая губы. Он поднялся на локте и обратился к ней:
– Я бы мог встать и тоже выпить чашку.
Роксана подняла голову и холодно взглянула на него. Потом взяла чашку и ушла к себе. Он слышал, как захлопнулась дверь, и заскрипел зубами от злости. В ушах звенела кровь. Как бы он хотел дать ей хорошую пощечину, чтобы глаза ее не смотрели на него с таким пренебрежением! И внезапно он злобно вскрикнул:
– Шлюха! Шлюха! Ты можешь разговаривать со мной, только когда я между твоих ног? – Он знал, что его слова тяжело оскорбляют ее, но не собирался их смягчать. Если бы она была здесь, он раздавил бы ее. Он продолжал: – Почему же, благородная леди, вы разговариваете со мной в постели? Почему только тогда вы смеетесь, и стонете, и шепчете мне на ухо глупости?
В гневе Келеб сел в постели и сбросил с себя одеяло, как будто давал свободу и своему языку, которым выкрикивал оскорбления в ее адрес. Но ответом на его вспышку была лишь тишина, и внезапно он почувствовал себя опустошенным. В изнеможении он упал на спину: «Клянусь Богом, даже если я умру, завтра я поднимусь».
Наутро, когда одна из женщин, работавших у Шервудов, готовила завтрак, Келеб сказал Малкольму:
– Я хочу сегодня встать и завтракать за столом.
Малкольм ответил не сразу. Он недолго разглядывал Келеба, который показался ему сегодня немного изменившимся. В его осунувшемся лице появилась какая-то решимость. Малкольм глубокомысленно кивнул:
– Я думаю, пора. Твоя рана почти зажила… Вряд ли она откроется, и будет кровоточить.
Он помог Келебу одеться. Его прикосновения были почти такими же мягкими, как у женщины. Когда мокасины Келеба были зашнурованы, он медленно поднялся на ноги. Он чувствовал слабость, и голова его закружилась. Но постепенно головокружение прошло, и он почувствовал себя достаточно хорошо. Он медленно направился к столу, а Малкольм шел за ним, чтобы поддержать в случае необходимости.
Через несколько минут женщина положила в его тарелку яйца, картофель, горячие лепешки. К нему вернулся его обычный аппетит, и когда Келеб разделался с едой, он почувствовал себя почти таким же здоровым, как прежде.
Он пил вторую чашку кофе, когда в комнату вошла Роксана в сопровождении Гидеона. Ее тонкая рубашка и накинутый на нее домашний капот, в которых она вышла к завтраку, не скрыли от него ничего. Ее розовые соски, выступавшие сквозь легкую ткань, притягивали взгляд Келеба как магнит. В нем поднялось желание, такое сильное, что у него на мгновение перехватило дыхание.
Роксана не ожидала увидеть его за столом, но ничего не сказала. Она уселась напротив, и, хотя ее приветствие Малкольму было, как всегда, бодрым, он услышал, как неестественно оно прозвучало.
– Ты опоздала, Рокси, – добродушно проворчал Малкольм. – Я слышал, как ты всю ночь болтала с Гидеоном. Вы не дали мне сегодня ночью поспать, у меня голова разболится.
– Гидеон тоже опоздал, – не задержалась с ответом Роксана.
Когда Малкольм говорил о Гидеоне, в глазах его загорался теплый огонек:
– Знаю, племянница, но он опоздал не потому, что проспал. Я слышал, как ты выходил из дома. Что-то очень важное заставило тебя подняться пораньше?
Гидеон смущенно поежился под проницательным дядиным взглядом, но потом молча взглянул на дядю, и Малкольм неожиданно для Роксаны спросил:
– Охотился на хорька?
Лицо Гидеона стало красным и виноватым, а Малкольм с Келебом расхохотались. Не поняв ни вопроса, ни причины их веселья, Роксана спросила, подождав, пока они успокоятся:
– Что за хорек, дядя Малкольм?
– Хорек, Роксана, это… красное мясо – индейская женщина.
Келеб удивленно взглянул на Малкольма. Он не выбирает выражений при племяннице, подумал он, наблюдая замешательство Роксаны, а потом ее смущение, когда она поняла значение слов.
Малкольм закончил пить кофе и поднялся из-за стола. Роксана улыбнулась и проговорила:
– Простите, что опоздала, дядя.
Она говорила тоненьким голоском, а сама, как заметил Келеб, хитро посматривала на Гидеона. И когда Малкольм вышел из дома, они закрыли рты ладонями, пытаясь скрыть заговорщический смех.
Келеб смотрел на них, завидуя тому, что они вместе смеются неизвестной ему шутке. Он тоже слышал ночью их голоса: мягкий Роксаны и глубокий Гидеона. Они играли в карты – он мог различить удары, когда каждый делал свой ход, и мягкий шелест, когда их тасовали. Лежа один в темноте, он мечтал быть рядом с нею. Он хотел делить с нею время, он хотел, чтобы им вдвоем хватало бы лишь друг друга.
И снова он подумал, что они никогда не разговаривали друг с другом – не делились ничем, кроме ощущений, которые давало каждому тело другого. Но этот жар нельзя было утолить.
Почувствовав на себе взгляд, Роксана холодно взглянула на него, слегка приподняв брови. Потом ее глаза озорно вспыхнули, и она пошевелила плечом, отчего ее капот распахнулся. Тонкими пальцами она развязала одну завязку ночной рубашки, отчего обнажилась одна ее твердая грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74