Теперь моя очередь. Я хочу поговорить… о Рамзесе.
Она знала, что он последовал за ней не для того, чтобы обсуждать картуши фараонов.
— В этом нет необходимости, вы уже извинились. Полумрак мешал ей видеть выражение его лица, но Дафна поняла, что он улыбается.
— В самом деле? Как странно. За что же я извинялся, хотелось бы мне знать?
— Я знаю, для вас это сущий пустяк. — Дафна понизила голос, надеясь, что Лина, находившаяся в каюте, не прижимает ухо к двери. — Однако многие считают, что в высшей степени неприлично целовать лицо противоположного пола, не приходящегося близким родственником.
— О, этот поцелуй не был пустяком! Поверьте мне, у меня были пустяковые поцелуи, и это совсем другое дело. Поцелуй был…
— Я думаю, нам лучше сделать вид, что ничего не произошло, — в отчаянии предложила Дафна.
— Это было бы нечестно, — возразил он.
Пространство вокруг было совсем небольшим и с каждой секундой становилось все меньше. Дафна в растерянности смотрела на его руку, упиравшуюся в дверь. Она помнила, как легко он поймал ее, как осторожно, но твердо он держал ее голову, пока не овладел ее губами. Она помнила его сильную руку на своей спине, прижимавшую ее к нему с такой силой, что она чувствовала, как на ее живот давит его возбужденная плоть. Сейчас она погружалась в запахи мужчины: начищенной кожи сапоги мыла для бритья, помады и самого опьяняющего — сочетание запахов, присущих только одному ему, его запаха.
— Это было минутное помрачение ума, — сказала она.
— Это было восхитительное безумие, — так тихо произнес он, что она скорее почувствовала, а не услышала его, на своей шее, за ухом и глубоко, глубоко внутри, там, где прятался дьявол и пробуждал в ней невероятные и грешные желания.
— Но самое главное, это было ошибкой, мистер Карсингтон, — хрипло сказала Дафна.
Она не видела, как он придвинулся к ней, но у нее было ощущение, что он стоит слишком близко.
— Вы так думаете? В чем же заключалась ошибка? В чем мы ошибались? Мне бы следовало поступить вот так? — Он прижал к двери другую руку, заключая ее в кольцо. — Или так? — Он опустил голову и поцеловал ее в лоб.
Это было нежнейшее из прикосновений. Мир замер, и Дафна чувствовала лишь прикосновение его губ к своей коже. Она не находила слов ни в одном языке, чтобы выразить свое блаженство.
— Атак? — Он поцеловал ее нос.
Она боялась шевельнуться, боялась, что это блаженство окажется сном. Если она шевельнется, если вздохнет, оно исчезнет, как исчезали прежние сны.
— Атак? — Его губы скользнули по ее щеке.
— О… о, это… О, я не думаю…
— И не думайте. — Он поцеловал ее в губы, и она почувствовала, что тает.
Дафна прислонилась спиной к двери, она уже не чувствовала под собой ног. Она умирала от наслаждения. Это было безнравственно, но так приятно. Удовольствие владело ею, заставляя отвечать тем же, и наслаждение зрело и росло, переходя в острое желание.
Она знала, что нельзя желать мужчину, особенно такого. Она знала, что это блаженство — совращение, а не любовь. Это было не похоже на чувства юной невинности. Сознание этого пряталось в каком-то потайном трезвом уголке ее опьяненного ума. Понимая все это, она должна была отвернуться или оттолкнуть его. Но она не могла и не хотела. Она должна снова почувствовать, как его губы прижимаются к ее губам. Ей необходимо снова ощутить его вкус, как курильщику гашиша необходим его наркотик. Дафна не могла насытиться медленной соблазняющей игрой его языка и сладкой жаркой дрожью, пробегавшей по ней от затылка до живота. В ее затуманенной голове мелькала мысль, что она поплатится за это, но расплата была где-то далеко, а он был рядом, и его запах, его вкус заслоняли все остальное. Руперт погрузил ее в темноту, и это казалось местом, предназначенным для нее.
Руперт не убирал рук с двери. Он намеревался сдерживать себя, подождать. За день он испытал достаточно мучений, а добиваться ее, чувствовать ее близость — это требовало новых сил. Но пытка доставляла ему наслаждение. Это был всего лишь поцелуй. Самый долгий в мире поцелуй, равный тысяче поцелуев.
Руперт по-прежнему упирался руками в дверь, чтобы не упасть, не лишиться сил. Он не должен освобождать руки, иначе они потянутся к ней и он вспугнет ее.
Но он мог бы выпить ее, мог дышать ею как воздухом, принесенным ветром раскаленной пустыни. И он мог бы смаковать ее вкус, вкус необычного шампанского, легкого и свежего, но от которого огонь пробегал по его жилам.
Руперт мог бы дразнить ее, играя ее чуть припухшей нижней губой. Он мог бы прижаться лицом к ее лицу, к ее гладкой коже. Он смеялся над тем, как легко женщина может поставить великого глупца на колени.
Руперт покрывал легкими поцелуями ее странное милое лицо, высокие скулы. Он нашел чувствительное местечко за ее ухом и бьющуюся жилку на шее. Он чувствовал, как убыстряется ее пульс, и слышал, как в ответ бьется ее сердце.
Его руки ослабели и опустились. Он положил их ей на плечи, ибо он хотел остановиться. Довольно значит довольно — он не святой. Он вообще едва преодолевал искушение, а Руперт уже знал предел своей воли и то, что находится за этим пределом.
Каким-то образом его пальцы скользнули по ее стройной шее и запутались в шелковистых волосах. И ему потребовались ее губы и это необыкновенное шампанское, а ее язык играл с ним в жестокую игру, порабощая его.
И он охотно забыл о своих благих намерениях. Она была теплой, податливой и такой страстной и полностью принадлежала ему. Наконец Дафна всем своим совершенным телом соприкасалась с ним, как будто была создана для его объятий.
Он опустил руки на ее талию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99