По крайней мере, она повернулась к нему, а не от него. К тому же, как ей было не плакать? Последние дни он вел себя безрассудно.
Ну ладно, более того! Он вел себя чудовищно.
Она, новобрачная, оказалась в огромном доме, с целой армией слуг, а он ничем ей не помог. Он не облегчил ей жизнь, как она сказала о его отце.
Он вел себя как его отец. Холодный, враждебный, отвергающий попытки сближения.
А Джессика старалась его умаслить, не так ли? Она ему читала, пыталась разговаривать, думала, что портрет матери будет для него приятным сюрпризом. Она хотела, чтобы он остался дома, хотя любая другая была бы рада от него избавиться. Она предложила ему себя, когда другая на ее месте с облегчением отнеслась бы к его невниманию. И отдалась ему добровольно и страстно.
Это он должен плакать от благодарности. Ливень кончился так же внезапно, как начался. Джессика извернулась, села и вытерла лицо.
– Черт, сколько эмоций, – сказала она дрожащим голосом. – У меня красный нос?
– Да, – ответил он, хотя в темноте еле различал окружающее.
– Пойду умоюсь. – Она слезла с кровати и накинула халат.
– Пользуйся моей ванной, я провожу. – Дейн стал вставать, но она толкнула его обратно.
– Я знаю, где это. Миссис Инглби объяснила расположение комнат. – Она безошибочно прошла по комнате, открыла правильную дверь и выскользнула.
Дейн быстро осмотрел простыни, содрал с себя остатки рубашки и бросил в камин.
Что бы ни было причиной ее рыданий, это не физическая травма, успокоил он себя. Он нашел кровь на покрывале с золотыми драконами и немного на своем теле, но ничего подобного кровавой бойне, которую воображение рисовало ему в последние три дня.
Как он мог до такой степени расстроить рассудок? Во-первых, любой кретин понимает, что если женское тело приспособлено к рождению детей, то оно примет инструмент деторождения – если только мужчина не слон, а Дейн уж точно не слон. Во-вторых, любой дурак сообразил бы, что эта женщина никогда не шарахалась от его приставаний, начиная со сцены под фонарем в Париже. Она даже спокойно, и не раз, не моргнув глазом, говорила о его праве на размножение.
Откуда, во имя Господне, у него появилась мысль, что она хрупкая и изнеженная? Эта женщина в него стреляла!
Это от перенапряжения, решил Дейн. Рассудок не избавился от сознания, что теперь он женат, в сочетании с влечением к невесте. Портрет матери довершил дело.
Когда Джессика вернулась, Дейн уже привел в порядок и себя, и все прочее. Эндрюс унес кипу разбросанных вещей, зажег лампы, и лакей скакал в Чадли, и обед готовился.
– Кажется, ты постарался, – сказала она оглядевшись. – В комнате все прибрано.
– Тебя долго не было, – сказал он.
– Я принимала ванну. Ты же видел, я была возбуждена. – Джессика посмотрела на узел его кушака и нахмурилась. – По-моему, я впала в истерику. Лучше было бы не плакать, но я не могла сдержаться. Это… так глубоко волнует. Полагаю, ты к такому привык, но я – нет. Я не ожидала… Честно говоря, я думала, будет хуже. Я имею в виду, когда дошло до точки. Но у тебя был такой вид, как будто ты не испытал никаких трудностей и тебя не сдерживала и не злила моя неопытность, и кроме одного момента все показалось таким, как будто это не и первый раз. А когда успокоились тревоги и необыкновенные ощущения… Я не смогла сдержать чувства.
Значит, он более-менее правильно оценил ситуацию. Мир не перевернулся. Все, что от него требуется, – это осторожно идти тем же путем.
– Я тоже переусердствовал, – сказал Дейн. – Я не привык иметь дело… Это… отвлекает.
– Я знаю, я приняла это во внимание, – сказала Джессика. – Тем не менее, Дейн, ты не можешь ожидать от меня, что я повторю это еще раз.
Он смотрел на ее макушку, и упорядоченный мир рушился у него на глазах. В одно мгновение сердце из легкого стало тяжелым, как свинцовый гроб с прахом инфантильных надежд. Надо было лучше соображать и не надеяться. Надо было понимать, что он все сделает неправильно. Но Дейн не понимал, когда, как он все испортил. Он не понимал, зачем она была ему послана, зачем надо было дать надежду и убить ее в первый же миг, как только он посмел ей поверить.
Его лицо застыло, тело превратилось в камень, но Дейн не мог выдавить из себя черствый смех или остроумную шутку, необходимую, чтобы завершить давно знакомую сцену. В ее объятиях он испытал счастье и надежду, и он не мог их отпустить, не узнав причину.
– Джесс, я знаю, со мной было трудно… И все-таки…
– Трудно? Да ты просто невозможный! Я начала думать, что у тебя не все дома. Я знала, что ты меня хочешь. Это единственное, в чем я не сомневалась. Но затащить тебя в постель, тебя, величайшего потребителя шлюх в христианском мире, – Боже, это было труднее, чем затащить Берти к зубодеру. И если ты думаешь, что я буду это делать до конца дней своих, думай лучше. В следующий раз, милорд, соблазнять будешь ты – или я не играю. – Она отступила на шаг и скрестила руки на груди. – Я серьезно говорю, Дейн. Меня уже тошнит от того, что я на тебя вешаюсь. Я вижу, что тебе нравлюсь, и если первый опыт в постели не доказал тебе, что мы подходим: друг другу, тогда ты безнадежен, и я умываю руки. Я не позволю превращать меня в развалину.
Дейн открыл рот, но ничего не выходило. Он его захлопнул и отошел к окну. Шлепнулся на мягкий стул, уставился в окно.
– Хуже, чем… Берти к зубодеру. – Он нерешительно засмеялся. – К зубодеру. О, Джесс?
Он услышал, как по направлении к нему шлепают тапочки.
– Дейн, с: тобой все в порядке?
Он потер лоб.
– Да. Нет. Какой идиот! – Он повернулся к ней и посмотрел в встревоженные глаза. – У меня взвинчены нервы, в этом беда, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90