Причем не то чтобы акварели так уж Лизу влекли, но принято было петербургским девам выказывать склонность к изящным искусствам, так почему бы не пойти на поводу у мнения света, ежели это тебе не в тягость?
Здесь же, рядом с мольбертом, стоял небольшой письменный стол, за которым княжна изучала анатомию и латынь. А в самом углу справа стояли диванчики и кресла — на них любили сидеть немногочисленные Лизины подруги и угощаться горячим шоколадом. Его всякий раз варил им Гектор, который в доме Астаховых был за все про все.
Но вот в дальних от девичьей апартаментах послышался молодой веселый мужской голос и к маленькой гостиной Лизы протопали быстрые шаги.
А затем раздался решительный стук в дверь.
— Входите, граф, — сказала Лиза, кивая на страшную предупредительную гримасу, которую состроила ей подруга.
— Здравствуйте, Елизавета Николаевна! — Он с порога поклонился хозяйке. — Здравия и вам желаю, Анна Дмитриевна! К ручкам припасть позволите?
— Припадайте, Роман Сергеевич, — стараясь не расхохотаться, проговорила Лиза и картинно вытянула вперед изящную белую ручку.
Галицкий поцеловал, щекотнув ее своими роскошными пшеничными усами, и оглянулся на Аннушку. Та не шелохнулась.
Лиза поспешила прийти на помощь гостю:
— Аня, не сиди букой, дай графу руку. Он больше не будет. Осознал, как был не прав. Ведь так, господин Галицкий?
Она незаметно, но чувствительно толкнула Романа локтем.
— Точно так, виноват. От осознания вины весь извелся. Ни сна, ни отдыха. Аппетит потерял. Муки мученические терплю. С лица спал…
Аня, не выдержав, прыснула, но тут же ее лицо приняло прежнее суровое выражение.
— Не казните, ма шер, — взмолился Галицкий. — Разве я посмел бы нарочно не прийти, коли обещал, но тут, как назло, случился в наших палестинах мой полковой товарищ. Год не виделись, посидели, повспоминали…
— В ресторации у мадам Зверевой, — подсказала Аннушка.
— Уже доложили, — с досадой вздохнул Галицкий. — Надо же, Петербург — словно село, в котором все соседи друг за дружкою следят и все все о каждом знают!.. Что же это получается — неужели прощения мне не будет?
— Не будет! — поджав губы, произнесла Аннушка.
— А я хотел вас на санках прокатить, про охоту на волков рассказать.
— Ах, как это славно! — Лиза захлопала в ладоши, но осеклась, взглянув на неприветливое лицо подруги. — Прости, Аннушка, я совсем забыла, что тебе нездоровится!
— Как, Анна Дмитриевна недомогает? — обеспокоился молодой граф.
Аннушка не пожелала принять Лизиной подсказки, которая тотчас привела бы к примирению. Она жаждала аутодафе Галицкого.
— Я прекрасно себя чувствую.
— Говорят, государыня императрица Екатерина Алексеевна прощала даже закоренелых каторжников, кои чистосердечно раскаивались, — вроде ни к кому не обращаясь, заметил Галицкий.
Публичное сожжение осужденных на костре.
От избытка переполнявших его чувств он никак не мог усидеть на месте. Прошелся по комнате, разворошил кочергой уголья в камине и подбросил пару поленьев.
Его будущая невеста — оглашения еще не было, но родственники с обеих сторон чуть ли не с рождения определили их друг другу в супруги — обиделась и никак не хотела графа простить. А он, не привыкший просить прощения у кого бы то ни было, в этой роли чувствовал себя весьма неловко.
Кажется, Аннушка после его слов заколебалась, хотя и постаралась сохранить на лице бесстрастность. Ее губы шевельнулись было в попытке откликнуться, но потом девушка передумала, плотно сжала их и промолчала. Граф тяжело вздохнул:
— Тогда, царица моей души, позвольте удалиться в пустыню, чтобы там до конца моих ничтожных дней искупать вину, предаваясь единственно молитвам, в жалком рубище, в веригах, питаясь одним лишь черствым хлебом и водой…
Он даже стал на одно колено и покаянно склонил голову, увенчанную шапкой густых рыжих волос.
— Ежели упоминать монарших особ, — со вздохом сказала Аннушка, — то прав был государь Петр Алексеевич, когда запрещал рыжим, как пройдохам особенного сорта, свидетельствовать в суде!
— Я сражен вашими познаниями в истории, мой ангел! — удивленно заметил Галицкий, целуя протянутую наконец Анной руку.
— Это вовсе и не мои познания, — призналась она. — У нас, петербургских девиц, есть свой просветитель.
— Не стану и допытываться, кто сия таинственная персона. Лучше скажите, желаете ехать кататься или нет?
— Желаем! — воскликнула Лиза. — Но нам нужно время на сборы.
— Понятное дело, — сразу поскучнел Роман. — Тогда, с вашего позволения, пойду с князем поздороваюсь. Часика через два, как соберетесь, позовите!
— Поздороваться можете, а вот в шахматы с ним садиться не советую, — сказала Лиза. — Все равно сыграть не успеете, потому как соберемся мы быстро, за десять минут. Лучше нас в санках обождите.
— В санках? Ни за что! Я хоть и верю молодым девицам, но чувство времени у них совсем другое, нежели у точных часовых механизмов. Чему равняются их десять минут, никому из мужчин не ведомо… Как говорится, мороз невелик, а стоять не велит. Эдак отморозишь все, что есть… Собирайтесь, а я, пожалуй, на кухню загляну, да у Гектора рюмашку водочки спрошу. Тогда и ждать будет не в пример веселее…
Галицкий ушел, а Аннушка обратила к подруге недовольное лицо:
— Ты что, Лизок, десять минут взяла? Да за это время я и шляпку не завяжу.
— Я тебе помогу, — сказала Лиза. — И соберемся мы не за десять минут, а за пять, чтобы утереть нос этому противнику эмансипации. Или тебе не чудится в его речах некая насмешка над несовершенной женской природой?
— Чудится, как не чудиться! Только маменька говорит, все мужчины в своих оценках одинаковы, так что умные женщины на их измышления внимания не обращают, но не упускают случая поводить за нос всезнаек в брюках и умеют тихой сапой, если надо, настоять на своем…
— Маменька у тебя женщина выдающаяся, — согласилась Лиза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90