Я послала камердинера на кухню и приказала ему принести оттуда как можно больше корзинок с едой, для нас и всех остальных, и спустя час он вернулся с хлебом, фруктами, холодным цыпленком и вином.
Появился запыхавшийся посыльный с раскрасневшимся лицом, шум и ропот стали громче. Он загнал коня, чтобы привезти нам очередные известия. Гонец выкрикнул, что к Версалю движется толпа женщин. Они, вооружившись серпами, косами и мечами, требуют хлеба и угрожают убить короля и королеву.
– Я только что из Севра, – продолжал посыльный. – Они прошли по нему, как стая саранчи, разграбили продуктовые лавки и пекарни, забрали хлеб и все продукты, какие только смогли найти. Говорю вам, некоторые женщины в толпе – вовсе не женщины. Среди них много мужчин.
– Сколько их? Какое у них оружие? Почему Национальная гвардия не остановила их?
Посыльного засыпали вопросами, но ему было известно лишь, что толпа большая, шумная, разъяренная и что она всего в нескольких километрах от дворца.
Наконец после охотничьих забав вернулся Людовик. Он уронил на пол плащ и ягдташ, швырнул туда же тяжелый пояс, бросил окровавленный охотничий нож Шамбертену, который сопровождал его, и повернулся к нам. Опершись на спинку кресла, он с тоскливой усталостью взирал на придворных и слуг, которые взахлеб рассказывали о приближающейся толпе.
Вокруг короля столпились министры, все до единого, за исключением вечного оптимиста Некера, уговаривая его немедленно отправиться в Рамбулье и взять нас с собой.
Людовик тяжело опустился в кресло, и я принесла ему из кухни холодные закуски, которые он принялся жадно поглощать, не проронив ни слова.
– Ваше величество, нельзя терять времени! – воскликнул маркиз де ля Тур дю Пен, когда напряжение в комнате стало невыносимым. – Вы должны уехать немедленно!
– Я не хочу подчиняться нелепым требованиям, – последовал ответ. – Я не желаю трусливо бежать из собственного дворца, из моего дома.
Кто-то из министров, я не запомнила, кто именно, поинтересовался:
– Очевидно, вы желаете храбро лишиться жизни? – И заработал резкую отповедь Людовика в ответ на свой вопрос:
– Мои подданные не посмеют причинить мне вред. Я их отец. Они хотят видеть во мне лидера.
– Прошу простить меня, сир, вам, может быть, они и в самом деле не причинят вреда, но они грозятся перерезать горло королеве, – вмешался гонец из Севра. – Я слышал, как они кричали: «Мы сдерем с нее кожу живьем и нарежем ее на праздничные ленты!»
– Я сумею защитить королеву. А сейчас дайте мне спокойно поужинать.
Он невозмутимо принялся за еду, в то время как министры, собравшиеся вокруг его стола, продолжили дебаты. Все, кроме Некера, сошлись на том, что нам следует немедленно уехать. Я тоже решила заговорить и напомнила Людовику о том, что вот уже несколько недель мы готовы к переезду и что мадам де Турсель упаковала все необходимые детские вещи.
Но как раз в этот момент нам стало известно, что генерал Лафайет, командующий парижским гарнизоном и Национальной гвардией, направляется во дворец. Людовик заявил, что не уедет, не проконсультировавшись с Лафайетом, который один только и мог дать ему дельный совет.
Я чувствовала невероятную усталость, но понимала, что должна вернуться к себе и попытаться успокоить слуг – по крайней мере, тех, кто еще оставался. Я обнаружила их в Большом кабинете в состоянии крайней тревоги и беспокойства. Напустив на себя спокойствие и безмятежность, которых на самом деле не чувствовала, я обратилась к слугам с небольшой речью, надеясь вселить в них хотя бы некоторую уверенность и помочь им преодолеть страх. Продемонстрировав им твердость духа, как наверняка сделала бы на моем месте матушка, я, по очереди глядя каждому в лицо, ласково обратилась к ним, заклиная проявить мужество и не позволить кучке нарушителей закона запугать себя.
– Эти бандиты, которые угрожают нам, не истинные французы и француженки, – заявила я, с неловкостью сознавая, что в моем французском отчетливо слышен немецкий акцент. – Это ренегаты, которые заслуживают того, чтобы их посадили в тюрьму.
После этого я указала на королевских гвардейцев, которые несли караул прямо под окном, и предложила всем лечь спать, поскольку время было уже позднее, и хорошенько выспаться.
Но, как выяснилось, я поторопилась. Около полуночи во дворец прибыл генерал Лафайет, и я отправилась в апартаменты Людовика, чтобы послушать, что он хочет нам сказать. Все министры по-прежнему были здесь, впрочем, как и многие придворные, прикорнувшие на диванах, в креслах или на подушках, брошенных прямо на пол. Мадам де Турсель уложила Луи-Шарля и Муслин в комнате, примыкающей к кабинету короля, который оставался самым безопасным местом во дворце.
Вошел Лафайет. Он выглядел измученным и утомленным, и не только после долгого пути. Сапога его были забрызганы грязью, а мундир промок насквозь. С ним приехали два делегата Национальной Ассамблеи, вид которых вследствие плохой погоды и недостатка отдыха тоже оставлял желать лучшего.
– Я привел с собой двадцать тысяч солдат, – сообщил генерал Людовику, – плюс некоторое количество парижан, которые выразили желание защитить вас. Из того, что я успел увидеть, похоже, их услуги нам не понадобятся. Поблизости действительно ошивался всякий сброд, и женщины в том числе, но при нашем приближении они разбежались. Мы не заметили вооруженной толпы.
Делегаты Национальной Ассамблеи выразили желание, чтобы Людовик вернулся в Париж, где он будет в безопасности и сможет немедленно ратифицировать декреты Ассамблеи.
Проигнорировав завуалированный вызов его верховной власти короля, Людовик вежливо согласился обдумать их предложение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109