Дикий бизон запыхтел и забил копытами о землю, прежде чем похитить свою невесту и унести ее в таинственные земли Севера.
У входа в пещеру Доминик остановился и развернул плед.
– Что-то не так? – спросил он, укутывая ей плечи. – Мы поженились, и больше между нами не должно быть никаких недомолвок. Но что-то еще остается, правда?
Кэтриона села и подтянула плед, глядя на серебряные горы и луг, усыпанный белыми, как звезды, цветами. Она понимала, что должна верить ему. Теперь уже вечно.
– Мне следовало давно спросить, но я трусила. Боялась, как бы что-нибудь нас не разлучило. Но ты прав, неведение порождает недоверие. Оно сидит в моем уме как злой водяной с разинутым черным ртом.
Плед сполз в темный родник, когда Доминик сел рядом.
– Так о чем ты хочешь спросить?
Она покачала головой.
– Не подумай, что я хочу найти в тебе какое-то зло...
– Спрашивай, Кэтриона. Мы искупили все грехи. Теперь добропорядочная жизнь зависит от нашей честности и доверия. Будь честной и верь мне. Я люблю тебя.
Она уронила лицо на колени.
– Ну и время же я выбрала! – Она негромко рассмеялась. – Сначала вышла замуж, а теперь выясняю, правильно ли поступила.
– Я ничего не скрывал от тебя. – Доминик взял ее руку и стал целовать ей пальцы, лаская чувствительные подушечки горячим мягким ртом. – Спрашивай.
Почему для этого требовалось так много мужества? Больше, чем тогда, когда они столкнулись лицом к лицу в Лондоне. Больше, чем во время их схватки с разбойниками. Наконец она подняла голову:
– И все-таки ты что-то скрываешь. Хотя это ничего не меняет, я должна знать.
– А-а, я догадываюсь. Генриетта?
– В Эдинбурге она рассказывала такие горькие вещи. Чем ты мог ее так запугать?
Помолчав с минуту, Доминик кивнул:
– Хорошо, я расскажу. Нужно было давно это сделать. Только гордость удерживала меня от того, чтобы открыть тебе правду. В сущности, мы с Генриеттой не знали друг друга – я то воевал на полуострове, то уезжал в Россию и за это время порядком развратился. Когда мы встретились, мне казалось, что эта девушка несет в себе чистоту и совершенство английской леди. Ухаживание продолжалось недолго, и я ее не трогал, даже не пытался поцеловать, до нашей свадебной ночи.
– В Рейлингкорте. В шелке цвета слоновой кости, – с дрожью в голосе произнесла Кэтриона вслух.
– Генриетта протянула ко мне руки и попросила поцеловать ее. Я старался быть мягким и осторожным, но она засмеялась и сказала, что ее уже целовали. После этого стянула с себя рубашку и попросила потрогать ее грудь. Она сказала, что ей это приятно.
– О, у нее прежде был любовник? – Тревога всколыхнулась в душе Кэтрионы, как легкое подводное течение.
– Я бы не придал этому значения. Мне даже в голову не приходило ее осуждать – в конце концов до нее у меня было достаточно любовниц. Я решил, что в юности она могла ошибиться с каким-нибудь мальчиком. Поэтому я позволил ей вести меня дальше. Я целовал ее, как она хотела, и сходил с ума от желания. Представляешь, я даже почувствовал облегчение от того, что она не девственница. Ей не будет больно, подумал я.
– А она сама не прикасалась к тебе?
– Что? – Доминик удивленно посмотрел на нее. – Нет. Она только хотела, чтобы я целовал ее в интимные места, и этих ласк ей было достаточно для завершения, даже не один раз. Когда я отнес ее в постель, мне казалось, она готова принять меня. Я потерял голову как мальчик. Я ослеп от любви. Ничто другое не приходило мне на ум, кроме того, что до меня она знала другого мужчину.
– А она?
– Я думал, что да... Но в конце концов оказалось, что она девственница. Я старался быть деликатным и доставить ей удовольствие, но она не отвечала. Я испугался, подумал, может, ей больно? Но я хотел довести до конца наши супружеские обязанности. Я спешил к собственному завершению, и, когда это произошло, она ударила меня и закричала, что я ее обесчестил. Генриетта не была невинной в полном смысле слова, понимаешь? Она была девственна только для мужчины.
– Что ты хочешь этим сказать? – Кэтриона испуганно посмотрела на него.
Доминик уронил голову на руки.
– В течение той длинной горестной ночи я все понял. Генриетта назвала мои действия нелепыми. Она сказала, что я ей отвратителен, всем, что есть в моем теле. Она говорила, что я безобразный и отталкивающий, что она ненавидит некую мою часть и проникновение ей противно до тошноты. Она отворачивалась от меня и рыдала. Я долго не мог понять, пока наконец она не объяснила все сама. Это было преподнесено со странным удовольствием. Оказывается, когда-то ее совратила гувернантка. Генриетте понравились такие формы близости, и теперь она ожидала от меня того же.
– Сафо, Лесбос и все такое?
– О Боже, откуда у тебя такая осведомленность?
– Читала классику. – Кэтриона положила руку поверх его руки. – В Дуначене большая библиотека. Но почему Генриетта не попросила тебя остановиться?
Он сомкнул пальцы вокруг ее ладони.
– Я думаю, у нее был шок. Она не знала, как устроен мужчина, а я не понял, почему вначале она была такой страстной! Она хотела получить удовольствие, но так, как уже привыкла прежде. Ей нужно было, чтобы я только гладил ее и делал все ртом. Правда, позже она призналась, что это могла бы с успехом сделать и ее горничная. Когда я сказал, что теперь у нас может появиться ребенок, с ней сделалась истерика, потому что она не хотела детей. Она даже не знала, как это происходит.
Кэтриона непроизвольно сглотнула.
– О, теперь я понимаю. Она говорила, что ты принудил ее к бесчестью. Но это же естественное проявление любви со стороны мужчины! Зачем же тогда ей было выходить за тебя замуж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111