Слуга, поклонившись ей и передав поднос, удалился, но она продолжала стоять в дверях, держа поднос и в упор глядя на Доминика. Трепещущее пламя создавало лучистый венец вокруг ее волос, делая ее похожей на Мадонну, устремленные на него глаза казались такими же синими, как платье Девы Марии.
Она поставила поднос на столик возле двери и сложила руки на груди, по-прежнему не отводя от него глаз – двух ярко-синих колокольчиков. В падавшем сзади свете четко вырисовывалась ее фигура, крепкая и стройная. Тело ее было налитым и вместе с тем изящным, прекрасным в своем первозданном естестве. Доминик почувствовал, как в нем шевельнулось желание, неистребимое, безотчетное свойство мужской плоти. Это сейчас совершенно ни к чему, отчего-то подумал он.
– Майор Уиндхэм, – мягко сказала Кэтриона, – мне бы хотелось поговорить с вами наедине, если это возможно.
– Прямо сейчас?
Она кивнула.
Доминик внимательно оглядел ее: у этой женщины были прекрасные темные волосы, уложенные аккуратным узлом на затылке, – ни дать ни взять гувернантка или обедневшая благородная дама. Однако он не мог не заметить в ее глазах то же упорство, что и у древних скандинавских королей и воинственных викингов, когда-то шнырявших в фиордах на своих кораблях с драконьими головами на носу.
– В пять утра я должна быть на станции возле «Золотого гуся». Горничная разбудит меня, но я боюсь, вы еще не встанете. – Мисс Синклер посмотрела на Доминика с подкупающей прямотой. – Я не могу уехать, пока мы не поговорим.
Эта настойчивость могла бы возыметь действие, не будь он так погружен в прошлое; однако сейчас Доминик пробивался сквозь шарады собственной жизни, как ребенок, плутающий в чужой стране и при этом ставший жертвой злых проделок эльфов.
– Я полагаю, вы собираетесь передать мне последние слова покойной? Неужто мою жену перед смертью мучили угрызения совести?
Сначала у нее зажглось по пятну на каждой щеке, потом румянец пополз по аскетическим скулам до бровей, а внизу дошел до шеи. У Кэтрионы Синклер была удивительно белая кожа, необычно белая для темноволосой женщины – прекрасная северная кожа, не привыкшая к обилию солнца. Черты лица ее, возможно, отличались излишней четкостью, и его нельзя было назвать миловидным, но краски были совершенны. Доминику даже захотелось прикоснуться к ней.
– Мне очень жаль, – сухо сказала она, – но вынуждена вас разочаровать – я не стану рассказывать вам о чувствах, которых не было. У меня к вам совсем другое дело, и оно не терпит отлагательства. Где мы могли бы уединиться?
На лестнице послышались чьи-то шаги – видимо, Джек решил отправиться в свои покои. Вот и славно – Доминик вовсе не хотел, чтобы его брат принимал участие в их разговоре. Он схватил Кэтриону за локоть, втолкнул в ее комнату и плотно закрыл дверь.
– Можно поговорить здесь, если не возражаете. Так что, черт побери, вы хотели мне сказать?
Кэтриона огляделась. Шкаф красного дерева, кровать с парчовым покрывалом... Хотя в комнате стояла и другая мебель, это, конечно, была спальня. Доминик стоял очень близко, он почти касался ее руки; она ощущала его длинные пальцы сквозь материю на рукавах, и от этого у нее по коже забегали иголочки.
Доминик прошел через комнату и указал ей на кресло вблизи камина.
– Конечно, я веду себя неподобающе, но, ради Бога, не смотрите на меня так, а то это сильно смахивает на встречу пугливой классной дамы с бешеной собакой. Вы можете безбоязненно провести со мной четверть часа – я не стану лишать вас невинности, можете мне поверить. Если, конечно, вы сами этого не пожелаете.
Кэтриона стояла как вкопанная, сцепив руки так крепко, что они заныли. Наблюдая за ним, она отметила пластичность его движений и бесспорную уверенность в себе, как будто он представлял себя на театре военных действий, где отдавал команду войскам.
Наконец, сдвинувшись с места и подойдя к креслу, она села.
– Вы не хотите подкрепиться? – Доминик взял поднос и передал ей в руки. – Сделайте одолжение. Я не буду беспокоить вас. Перекусите, а потом мы поговорим.
Кэтриона взглянула на поднос. Со вчерашнего дня, кроме куска дешевого ржаного хлеба и небольшой порции сыра, у нее не было во рту ни крошки, и вид пищи вызвал у нее легкую слабость.
– Я согласна.
Она откусила немного от тонкого куска говядины, положенного на хлеб. От мяса исходил густой аромат вина и пряностей. Усилием воли Кэтриона заставила себя есть медленно, но ее голод не остался незамеченным.
Опустившись в кресло напротив, Доминик молча наблюдал за ней.
Он расстегнул пуговицы на сюртуке, чем поверг ее в невероятное смущение: так выглядел, должно быть, афинский дискобол, высеченный из камня резцом великого мастера. Вместе с тем в Доминике заметна была и некоторая шероховатость, будто материал, из которого он был сделан, с годами огрубел от ветров и штормов. Дай Бог, чтобы ее план не сорвался: ей предстояло проявить немалое искусство, чтобы сплести хитрую сеть для этого живчика!
Наконец Кэтриона собралась с духом и заговорила:
– Сэр, мне нужно сообщить вам нечто важное. Вы должны поехать в Эдинбург.
Доминик небрежно вытянул перед собой ноги, и его кожу над поясом прорезала бороздка. Зеленые глаза остановились на ее лице.
– Я? Должен? Бог мой, зачем? Разве что вы согласитесь составить мне компанию...
– Ну уж нет!
Он улыбнулся, словно она сделала ему комплимент.
– Неужели я непривлекателен? Да будет вам известно, раньше меня сравнивали с архангелом Михаилом, мисс Синклер. Правда, ангел, без сомнения, был падшим. Извините, если я оскорбил ваши чувства, но я бы очень дорого дал, чтобы вас здесь не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111