— Хм, что бы это значило? — спросил между тем Рипарфон, взяв с соседней тумбочки маленький флакончик.
— Это? Флакон, как видите, — ответил принц.
— Да, очень хорошо вижу.
— Что же в нем удивительного, что вы так им заинтересовались?
— Ничего, кроме запаха.
— Португальский одеколон. — Казалось (может быть, случайно), принц несколько смутился.
— Да уж, — заметил Ги, принюхиваясь. — Им тут все пропахло.
Принц повернулся в кресле.
— В самом деле? Возможно, я пролил несколько капель.
Рипарфон покачал головой:
— Позвольте мне быть откровенным.
— Я не дал бы вам такого позволения, но вы все равно поступите вопреки. Делать нечего, говорите.
— Разрешите заметить, для выздоравливающего командующего вы странно тратите свое время.
— Да…Что же, все тратят, как могут… — Принц пока не хотел признать себя побежденным.
— Мне знаком этот запах по вашим версальским покоям. Добавим к нему вашу необычайную веселость…Похоже, мы прервали ваше свидание.
— Как вы могли такое подумать! — вскричал принц.
— Подумать? Да я в этом уверен!
— Вы несносный человек. Ничто от вас скрыть невозможно. — В смехе принца звучала легкая досада.
— Так вы признаетесь?
— Делать нечего.
Рипарфон, скрестив руки, прошелся по комнате.
— Итак, мадам д'Аржантон была здесь?
— Была.
— Вы, стало быть, с ней виделись?
— Что мне оставалось делать?
— Отослать её, и как можно скорее.
— Да, у вас каменное сердце, поэтому вам легко так говорить. Беру в судей этих господ: можно ли прогнать пару прелестных глазок?
— Нет. — Голос де Фуркево был тверд, как никогда.
— Наверно, нет, — робко ответил Эктор.
— Вы слышали приговор? — спросил принц.
— Сумасброды! — проворчал Рипарфон.
— Мудрецы! — возразил принц. — Женщина едет двести лье по ужасным дорогам для встречи с вами, пренебрегая усталостью, жарой, холодом, скукой…А вы её хотите отослать обратно! Лишь африканские способны на такие жестокие поступки. Впрочем, я все же делал робкие намеки, что лучше бы она ехала назад.
— Вот это героизм! — воскликнул Фуркево.
— Уверяю, сам Сципион не смог бы проявить большей честности.
— И правда, не смог бы. — Поль говорил с вдохновением. — Впрочем, я всегда считал, что Сципион пользовался ложной славой по части воздержания. Настанет день, когда будет обнаружено, что он подкупал римских писак с помощью карфагенского золота.
Принц улыбнулся и продолжал:
— И все же я это сделал. Но наступила ночь, и мадам д'Аржантон пришла ко мне в плаще. Мои люди — странный народ: тигры против неприятеля и ягнята перед женщиной. Словом, когда я вошел в комнату, она была уже здесь.
— Естественно, вас охватил восторг, — сухо заметил Рипарфон.
— Что ж, отпираться не стану. Кого не тронут доказательства любви? Не меня, во всяком случае. После физиономии такого типа, как Лафейяд, личико хорошенькой женщины не может быть вам неприятно. Вообще-то я пробовал подавить в себе расположение к нежностям…Но моя ледяная оболочка растаяла от взглядов и улыбок мадам д'Аржантон, и когда она стала собираться уходить, я сам её остановил.
— Вот это неблагоразумно с вашей стороны, сударь, — сказал Ги.
— Согласен, но кто может вечно быть благоразумным?
— Вот так причина!
— И предостаточная. Пусть господа снова будут судьями, — предложил принц.
Взглянув на себя в зеркало (ленты были в порядке!), Фуркево обратился к Ги, продолжавшему брюзжать:
— Ради Бога, успокойтесь. Кто же не был молод?
— Черт возьми, я знаю вечно молодых людей.
— Это такое счастье!
Фуркево не успел подавить вздох, как показался принц, ведший за руку хорошенькую женщину. Фуркево быстро узнал её по ножке, украшенной тем же розовым чулком.
Мадам д'Аржантон была среднего роста брюнеткой со свежим лицом. В её глазах светилась хитринка, её ротик постоянно был готов к улыбке. Внешне она походила на оживленного и шаловливого мальчика.
— Вот господа де Фуркево и де Шавайе, — произнес принц, представляя ей своих новых друзей, — что же касается господина де Рипарфона…
— Моего смертельного врага…Мы знакомы, — прервала его д'Аржантон.
Рипарфон низко поклонился. Мадам д'Аржантон пристально на него посмотрела.
— Признайтесь, вы уже основательно пожурили бедного принца, виновного лишь в том, что он немного ко мне неравнодушен?
— Будь вы из тех, кого можно забыть, я бы не делал этого, сударыня, — отвечал Рипарфон.
— Ах, как легко могли бы мы стать друзьями, желай вы этого! — В её словах нельзя было усомниться.
— Но у вас их и так хватает.
— Да, много таких, которых не хочу, и мало тех, кого желаю.
В разговор вступил герцог Орлеанский.
— Раз перемирие заключено, я думаю, не худо им воспользоваться и позавтракать. Если неприятель снова нападет, мы, по крайней мере, будем в состоянии дать отпор.
За завтраком мадам д'Аржантон, только что прибывшая из Версаля, завладела всеобщим вниманием. Вот что она сообщила:
— Лицо мадам де Ментенон становится все более суровым. Король все меньше забавляется. Смотры, концерты, театр, охота, игры, всевозможные развлечение не помогают ему преодолеть уныния. Скоро, наверно, он станет допускать к себе только по государственным делам. Похоже, Людовик XIV, подобно старому дубу, уступает натиску времени. От всей его блестящей, неповторимой и прямо-таки уникальной жизни осталась лишь глубокая грусть. Но первые военные поражения он перенес с достоинством и величием души, удивившими даже тех, кто хорошо его знал. Похоже, он и впредь не будет сломлен. Гордость ли это несоразмерная или христианское смирение? Кто знает! Замкнувшийся в своем молчании, он, как раненый лев, залег в своей пещере в ожидании смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114