— Что ж, — сказал он, — насильно мил не будешь. Подождем. А где мой камергер Резанов?
— Он остался в Америке, для образования тамошнего края.
— А-а, очень жаль… Он просил меня перед отъездом определить сына в Пажеский корпус. Проверьте, граф Николай Петрович, где его сын?
— Слушаюсь, ваше величество!
— Меня беспокоит, ваше величество, — сказал князь Чарторыйский, — донесение камергера Резанова от восемнадцатого июля.
— Что вас беспокоит, князь?
— Позвольте вам напомнить, ваше величество, вот здесь, — Чарторыйский указал на подчеркнутое красным карандашом место в донесении. — Резанов пишет: «Я не думаю, чтобы ваше императорское величество вменяли мне в преступление, когда, имев теперь достойных сотрудников, каковы господа Хвостов и Давыдов, и помощью которых выстроя суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матмае селенье их, вытеснить их из Сахалина и разнести по берегам страх…»
— Пустое затевает Резанов. — Император вынул платок и, скрывая зевок, сделал вид, будто вытирает лицо.
— Послушайте дальше, ваше величество. «…Между тем услышал я, что они и на Урупе осмелились учредить факторию. Воля ваша, всемилостивейший государь, накажите меня как преступника, что, не сождав повеления, приступаю я к делу, но меня еще более совесть упрекать будет, ежели пропущу я понапрасну время и не пожертвую собой славе твоей, а особливо когда вижу, что могу споспешествовать исполнению великих вашего императорского величества усмотрений!»
Князь Чарторыйский отложил бумагу и посмотрел на императора.
— Резанов честно служит мне, — подумав, сказал Александр. — Как служил моему отцу и моей бабушке.
— Это так, ваше величество, однако Резанов предлагает военные действия.
Воцарилось молчание.
— Что предлагаете вы, князь?
— Запретить Резанову самоуправство!
— А вы, граф? — император посмотрел на Румянцева.
— Думаю, государь, Резанов не совершит ничего противозаконного, вредного для престола. Он человек большого разума. Я уверен, им руководит забота о русских землях.
Последнее время император чувствовал к князю Чарторыйскому неудовольствие. Его мнение слишком часто расходилось с мнением государя.
— Не надо запрещать Резанову, но и поощрять не надо. Пусть действует по собственному разумению, — решил Александр Павлович.
На этом совещание закончилось.
Тем временем войска под предводительством Кутузова возвращались в Россию. На протяжении всего пути к армии присоединялись солдаты, ушедшие из-под Аустерлица. Одни приносили знамена, сорванные ими с древков на поле боя, другие дорогами почти непроходимыми привозили на себе пушки.
Убитых в русской армии насчитывалось свыше двадцати пяти тысяч. Более семи тысяч осталось в европейских госпиталях.
Победа при Аустерлице открыла Наполеону дорогу на восток.
Император Александр выразил свое неудовольствие некоторым участникам Аустерлицкого сражения. Графу Ланжерону он разрешил просить увольнения от военной службы. Генерал Пршибышевский, взятый в плен, был отдан под суд и разжалован в солдаты. Та же участь постигла генерала Лошакова.
Генерала Кутузова император надолго лишил своего расположения. И хотя Михаил Илларионович был награжден орденом Владимира первой степени, назначение его в Киев военным губернатором было как бы почетной ссылкой.
Не были забыты и два батальона Новгородского мушкетерского полка, в день сражения бежавших мимо государя и не обративших внимания на его призывы.
— Они покрыли себя бесславием, обратясь в бегство, — сказал император и повелел штаб— и обер-офицерам обоих батальонов носить шпаги без темляков, нижним чинам тесаков не иметь и к сроку их службы прибавить по пяти лет.
Император Наполеон в своих воспоминаниях очень высоко оценил мужество и стойкость русских солдат и офицеров, не по своей воле попавших в невыгодное положение при Аустерлице.
Глава двадцать девятая. НИ В ЧЕСТЬ, НИ В СЛАВУ, НИ В ДОБРОЕ СЛОВО
Сегодня император Александр был в мундире Преображенского полка. На правом плече висел аксельбант. Панталоны белые, лосиные и шарф вокруг талии. Короткие ботфорты. Император был при шпаге. Он в задумчивости сидел на низком диванчике в туалетной комнате, где совсем недавно на заседаниях «комитета общественного спасения» происходили горячие споры по вопросам государственного устройства. После Аустерлица все кончилось. Император больше не призывал своих друзей на интимные заседания. Он считал теперь детской забавой многое из того, что представлялось раньше важным и нетложным. «Ограничение власти императора… — думал Александр. — Как я мог говорить об этом! Конституция… Боже мой!» Незаметно для самого себя он отказался от порядков, созданных им в начале царствования.
Редко императору Александру удавалось побыть одному. Всегда возле него толпились люди. Но сегодня он обещал свидание своему другу Адаму Чарторыйскому.
Император несколько раз с нетерпением поглядывал на часы.
В четыре часа в туалетной комнате появился Адам Чарторыйский. Князь был в черном штатском сюртуке, побледневший, осунувшийся.
Император приподнялся и обнял его.
— Дорогой князь, садитесь вот здесь, рядом со мной… Что случилось, что вы хотели мне сказать? — Александр казался озабоченным.
— Ваше величество, могу ли я говорить откровенно, как было прежде?
— Конечно, дорогой князь!
— Я не разделяю ваших убеждений, ваше величество, относительно Пруссии.
— В чем именно?
— Правительство Пруссии не заслуживает доверия. Прусский король лестью пытается усыпить вашу осторожность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131