И тут он вспомнил о Егорке.
— Егорий! — закричал старик. — Егорушка!!
Амосов искал всюду — Егорки нигде не было.
В поисках мальчика забегали остальные мореходы, но следов его на лодье не нашли. Осталось подумать только одно… Дружинники молчали. Наконец Савелий не выдержал и подошел к Амосову.
— Труфан Федорович, — переминаясь с ноги на ногу, начал он, — не деревом ли мальца зашибло… снастью опять могло зацепить…
Старый мореход оглянулся: ни карбаса, ни маленькой лодочки на палубе не было, все снесло смерчем. Ни слова не говоря, он, как-то сгорбившись, ушел к себе.
— Жалеет Егория, — нарушил молчание Савелий, — а помочь нечем…
Через два часа дождь перестал, небо очистилось от облаков, и скоро солнце снова засияло на синем небе. И море и небо были такими, словно ничего и не случилось.
Как раскаивался теперь Труфан Федорович, что отпустил все свои корабли. Но делать было нечего, приходилось ждать, пока на «Шелони» не поставят новые мачты, не поднимут паруса, не натянут снасти.
Несколько раз старый мореход выходил на палубу и молча смотрел, как идет работа. Задолго до солнечного заката дружинники соорудили мачты из оставшихся на лодье бревен, починили старые запасные паруса. Косые лучи солнца еще золотили спокойную поверхность моря, а Савелий, забравшись на самый верх средней мачты, продергивал снасть для подъема паруса.
«Да, — думал он, работая, — говорят, и рогожный парусок дороже крашеных весел; без паруска-то, выходит, и ни туды и ни сюды…»
Закончив свое дело, Савелий полез было вниз, но его остановил Амосов.
— Глянь-ка, Савелий!.. — Старик стоял без шапки, прикрыв одной рукой глаз, а другой указывал куда-то в море. — На птиц смотри! — крикнул он. — Вон их сколько кружится.
Только теперь Савелий едва различил круживших над морем чаек. Если бы не яркая белизна крыльев, сверкавших на солнце, никогда бы не увидеть их человеку.
— Ну и глаз у тебя вострый, господине! — удивился Савелий. — Ну и глаз, забодай тебя бык! Не сказал бы, что птицы, и век бы не заметил.
Амосов еще раз внимательно посмотрел на чаек, прикинул ветер, еще глянул на чаек и сказал:
— Поднимай паруса, ребята! Остальное после доделаем. Там — Егорка, над ним птица кружит.
Вечерний ветер был тих. Дружинники старались поймать в парусе каждое его дуновение. Лодья медленно двигалась к далеким чайкам. А когда багровое солнце опустилось в кудрявые облака, стелющиеся по горизонту, с мачты раздался крик:
— Егорка, Егорка!
Скоро все увидели маленькую фигурку, снующую по куче деревянных обломков.
Лодья со скрипом пристала бортом к бревнам и тесовинам, опутанным веревочными снастями; на этой куче скакал в восторге Егорка. Сразу несколько рук потянулись к мальчику и подняли его на лодью. Амосов дрожащими руками обнял своего любимца.
Начались расспросы. Все с интересом слушали рассказ мальчика о приключениях.
Труфан Федорович, усадив мальчика возле себя, спросил:
— Скажи мне, Егорий, почему птица возле тебя кружилась?
— А я, дедушка, теста мешок нашел, к щегле он был привязан, то тесто птицам и бросал. Далеко лодья, меня-то не видно, а птицу заметить можно. Думал, по птицам меня найдете.
Труфан Федорович любовно посмотрел на Егорку. Потом перевел взгляд на дружину. На его лице светились торжество и гордость за мальчика.
— Мал годами, Егорий, а умом зрел, забодай тебя бык! — не выдержал Савелий. — И море к нему ласково.
На следующий день утром «Шелонь» тихо подошла к деревянным мосткам на Котлине, где стояли остальные амосовские лодьи.
Глава XXVII. ПОБЕДА МОРЕХОДА АМОСОВА
Дмитрий, связанный по рукам и ногам, находился на корабле морских братьев у Жестокого. На все попытки с ним заговорить он отвечал молчанием или ругательством. В схватке его сильно помяли, но серьезных ран не было. Прошло несколько дней плавания. В конце пятого дня корабли зашли в какую-то гавань. Поужинав в этот день и запив ужин обычной порцией пива, Дмитрий почувствовал слабость, ему захотелось спать. Больше он ничего не помнил.
Очутился Дмитрий в хорошо убранной горнице на мягкой постели. Доспехи были сняты и висели на стене.
Едва Дмитрий пришел в себя, как дверь открылась и в горницу вошла Варвара.
— Варвара! — не веря своим глазам, крикнул великан. — Откуда ты?
— Дмитрий! — И девушка кинулась к нему.
Трудно передать словами, как были рады встрече и Дмитрий и Варвара. Все, что произошло, казалось им сном. Немного успокоившись, Дмитрий сказал:
— Надо своих догонять, негоже товарищей бросать.
Через два дня Дмитрий с Варварой были на Неве. Амосовские лодьи только вчера ушли из Котлинской гавани, и догнать их теперь было нетрудно.
Дмитрий нашел свою лодью у новгородской крепости Орешек. Низкий островок, на котором высилась каменная крепость, был весь в зелени, река тут расходилась двумя рукавами. Слева низкий зеленый берег был покрыт сосновым лесом; издали казалось, что сосны висят в воздухе. Справа — желтые пески с редкими соснами; по берегу то здесь, то там выступали языки болотной травы.
Дружинники радостно встретили богатыря Дмитрия и его невесту.
Амосов ласково, словно родную дочь, принял на свою лодыо девушку.
До самой Ладоги хватило что порассказать и Дмитрию и Варваре.
Весть о приходе русских судов с хлебом и другим товаром быстро достигла Новгорода. Сотни новгородцев спешили в Ладогу встречать дорогих гостей. Народ новгородский ликовал. Приехали купцы, посадник, тысяцкий и многие именитые горожане.
И вот корабли стоят у старой ладожской крепости — в реке Ладожке. Посадник, боярин Никита Губарев, первый обнял старика Амосова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76