Однако ничего подобного вокруг не было видно: местность была пустынная и безлюдная, и лишь изредка то тут то там попадались небольшие участки, поросшие вереском, да жалкие рощицы чахлых деревьев, уныло прозябающих среди многочисленных илистых болот и окаймленных камышами и тростником мелких озер со стоячей водой. И на все это лил нескончаемый дождь, и дорога, хоть и довольно приличная, вскоре обещала превратиться в жидкую грязь, и мой добрый конь уже с трудом вытаскивал ноги из вязкой глины, опустив голову и тяжело дыша, с каждым выдохом выпуская из ноздрей двойное облачко пара, и белоснежная пена хлопьями покрывала его мощную грудь.
«Черт побери, — подумал я про себя, поскольку ночь уже была не за горами, — так ведь не может дольше продолжаться, Джереми!»— и я еще внимательнее стал вглядываться в быстро сгущавшиеся сумерки, наклонившись вперед в седле; но впереди ничего не было видно, и ни один звук не доносился до моих ушей, кроме чавканья копыт Ролло да резкого, тревожного крика болотной выпи, жутко разносившегося над пустынной равниной.
Мне с каждой минутой становилось все хуже, пока я, вконец обессилев, не обвис в седле мокрым безвольным грузом, с тоской вспоминая теплые ночи Тринидада, легкий игривый ветерок, напоенный пряными ароматами этого далекого острова, тихие вечера, проведенные с Саймоном и сэром Джаспером под кронами пальм, лоснящуюся обнаженную кожу индейцев, не знающих, что такое теплая одежда, — и, не будь госпожи Марджори, я готов был бы тут же поменять здешний холод, слякоть и тоскливую природу на те сказочные места, даже несмотря на обилие в них змей, «донов» и кровососущих насекомых.
Мы медленно тащились мимо одинокой рощи шотландских сосен, которые в любое другое время могли бы развеселить мое сердце своим разлохмаченным видом, напомнив о севере и о стране овсяных лепешек, но сейчас они лишь усилили ощущение одиночества и заброшенности, стоя под дождем, черные и угрюмые, и я слышал, как вода стекает с их тяжелых лап, когда они, раскачиваясь под ветром, скрипят и стонут, словно жалуясь на свою печальную участь. Но едва мы миновали рощу, как далеко впереди я разглядел слабый свет, тускло мерцающий сквозь туманную мглу, — всего лишь жалкую искорку, однако источник огромной радости для меня, — и я рукой и голосом направил Ролло в ту сторону. Доброе животное, отлично понимая, что впереди ждут отдых и спасение от всех невзгод, с новой силой энергично бросилось бежать, разбрызгивая жидкую грязь из-под своих копыт.
По мере приближения свет становился все ярче, и я наконец определил, что он падает на дорогу из окна маленького домика, стоявшего немного в стороне.
Это было небольшое уединенное строение без малейших признаков наличия другого жилья поблизости, и поэтому я решил действовать с осторожностью: спрыгнув с седла и удерживая коня на поводу, я приблизился к дому, оказавшемуся при более детальном рассмотрении довольно ветхим деревянным сооружением, грубо сколоченным из бревен и крытым соломой, почерневшей от солнца и непогоды. Маленький сарай, пустой, если не считать стожка сена, примыкал к дому, и здесь я привязал Ролло к столбу, предоставив ему лакомиться сеном, сколько его душе угодно. Накинув ему на спину мокрый плащ вместо попоны, чтобы ничто не мешало руке, если придется обнажить шпагу, я осторожно подкрался к освещенному окошку и, найдя его, к моему удивлению, неплотно прикрытым, услышал приглушенный говор голосов, доносившийся изнутри.
Стараясь не шуметь, я поднял голову и с трудом удержался от удивленного возгласа: в центре комнаты за маленьким столом сидели двое, друг против друга, и мне достаточно было одного взгляда, чтобы узнать обоих. Более крупный из этой пары был Ханиман, хоть уже далеко не тот молодой задира и забияка, какого я знавал, однако, несмотря на остроконечную бородку и отвислые щеки, я узнал в нем того самого человека, которого я так часто загонял в тупик. Другого я тоже знал: это был знакомый мне бандит, чью руку я едва не сломал в ту памятную ночь под балконом на Хай-стрит в Эдинбурге, — гнусный и подлый негодяй с бледным испитым лицом, пытавшийся убить меня исподтишка по наущению Дика Ханимана и ползавший передо мной на коленях в маленькой комнатушке под крышей в Лакенбутсе, умоляя сохранить ему его бесполезную жизнь.
Как ни странно, но я вовсе не удивился, увидев их в таком необычном месте, и ни на мгновение не задумался над тем, что их присутствие здесь может иметь для меня дурные последствия. Мне только показалось странным, что таким отъявленным злодеям, как эти, до сих пор удавалось избежать руки палача или карающей десницы Господа, ибо, как вы уже успели убедиться, большинство известных мне негодяев постигла суровая, но справедливая кара, чему примером могли бы послужить печальные судьбы Бартлоу и Солткомба.
Комната была невелика, с лестницей в углу, ведущей на чердак, и с дверью в противоположной от меня стене. Мебель в комнате состояла из стола, двух табуретов, грубой полки с посудой, массивного комода в одном углу и плетеной кушетки, покрытой оленьей шкурой, — в другом. Все это я успел заметить с первого же взгляда, после чего обратил свое внимание на достойную пару за столом, прислушиваясь к их беседе. Они играли в кости, азартно тряся стаканчиком, ругаясь и подсчитывая выпавшие очки, видимо, не очень довольные друг другом; я так увлекся наблюдением за ними, что почти совсем забыл о промокшей насквозь одежде и лихорадочном ознобе, от которого у меня зуб на зуб не попадал.
— Будь ты проклят! — расслышал я слова Кроуфорда. — Я достаточно потрудился на тебя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120