— А что патриарх писал с тобою о Шуйском, чтоб отослать его к царю, то у нас такого не повелось, хотя б он и самого короля забил. Из Сечи выдачи нет.
Однако еще через два дня Иван Выговской позвал старца к себе и сказал ему:
— Отче, вот грамота к пресветлому государю Алексею Михайловичу. Подписана сия грамота паном гетманом, и в ней государю ведомо учиняется, что пан гетман ради любви к государю и ради союза и мира меж нашими странами повелел того человека, что называет себя Шуйским, из своей земли выслать.
Старец поклонился, вздохнул смиренно и, за такую малую малость даже спасибо не сказав, вышел вон.
А в обед призвал Арсений к своему столу подписка, синеглазого хлопчика, что писал путевые, отпускные, опасные да проезжие грамоты, и спросил:
— А куда это поехал ныне приятель мой, Шуйский князь? Столь поспешал, что и проститься со мною забыл.
И хлопчик в простоте душевной ответил:
— Писал я ему, святый отче, и человеку его проезжие листы через Волошскую землю до венгер, к трансильванскому князю Юрию Ракоци.
Глава двадцать вторая
АЛЕКСАНДР КОСТКА
Анкудинов и Конюхов ехали к семиградскому князю Юрию Ракоци с тайным повелением гетмана — склонить венгров к военному союзу против Польши. Выполнив это поручение, они должны были с такой же целью проехать в Швецию и заключить антипольский союз с королевой Христиной — кузиной Яна Казимира.
Юрий Ракоци — молодой человек, полный воинственных устремлений и боевого пыла, — восторженно отнесся к предложению гетмана. Он принял послов с таким радушием и гостеприимством, какого ни Тимофей, ни Костя еще не встречали.
Князь Ракоци проникся особым доверием к посланцам Хмельницкого и обсуждал с Тимофеем не только дипломатические вопросы, но и предполагаемый ход будущих военных действий.
Ракоци считал, что в предстоящей войне следует нанести удар одновременно с двух сторон: Хмельницкому — на Варшаву, а его войскам — на Краков. Внутри Польши, говорил Ракоци, у него, так же как и у Хмельницкого, найдется немало доброхотов, и они-то и помогут решить исход войны в пользу союзников, взорвав Речь Посполиту изнутри.
— Я познакомлю вас, князь Яган, с человеком, который сделает это, — сказал однажды Ракоци Тимофею. — Вам будет тем более интересно знакомство с ним, что его судьба напоминает вашу.
Анкудинов не придал словам Ракоци особого значения, но однажды князь представил ему невысокого рыжеватого мужчину лет двадцати — двадцати двух.
— Александр Лев Костка, — сказал князь Ракоци и, указав раскрытой ладонью на рыжеватого, добавил: — Сын покойного короля Речи Посполитой Владислава.
Костка чуть церемонно и печально наклонил голову.
Тимофей внимательно поглядел на него. Александр был бледен, с синими кругами под коричневыми, чуть навыкате глазами. Одет он был в черный костюм: куртку с пышными рукавами и плотно облегавшие рейтузы, подчеркивающие кривизну ног.
— Князь Яган Синенсис, — произнес Ракоци и тем же жестом, каким представлял Костку, представил Тимофея.
Анкудинов наклонил голову и, шагнув навстречу Костке, протянул руку. Рукопожатие Костки показалось ему слабым, рука — холодной.
Ракоци молча откланялся и оставил Тимофея и Александра одних.
Вначале и Анкудинов, и Костка испытали смущение и замешательство, не зная даже, с чего следует начать разговор. Затем Костка спросил:
— Давно вы при дворе князя Юрия?
Тимофей ответил, что два месяца назад он приехал в Семиградье, но вскоре поедет дальше — в Швецию.
— Князь был прав, познакомив нас, — сказал Костка. — Два года назад я был в Стокгольме, и, возможно, опыт, полученный мною при дворе королевы Христины, будет для вас полезен.
Тимофей удивился, как быстро нашли они нужную тему, и с благодарностью взглянул в глаза собеседника. Они поразили его глубокой, неизбывной тоской, которую можно было принять за скуку, но можно было и прочесть в них затаенное долголетнее страдание.
— Вы были в Стокгольме по делу или же вас привели туда странствия? — спросил Тимофей.
— Меня посылал к Христине Вазе мой отец — Владислав Ваза. Я был послом Речи Посполитой при ее дворе. Отец был одержим идеей союза всех европейских держав против турок и отводил шведам важное место в создаваемой им коалиции. Когда я находился в Стокгольме, отец умер, и я, не желая возвращаться в Польшу, избрал для себя двор благородного и честного Ракоци.
Анкудинов вспомнил, что, кажется, у Владислава был еще один сын — совсем младенец, но о двадцатилетнем сыне — наследнике престола — он ничего не слышал. Немного помолчав, Тимофей спросил Александра:
— Значит, ваш дядя, Ян Казимир, занял престол Речи Посполитой помимо вас?
— Я незаконный сын Владислава Вазы, — просто и привычно ответил Александр. — Моя мать — мелкопоместная шляхтенка Текля Бзовская. При крещении я был наречен Шимоном Бзовским, но затем отец отдал меня в богатую и знатную семью магнатов Костка. Я унаследовал их имя и стал пажом польской королевы. Я не признан наследником моего отца, хотя отец нынешнего короля, Яна Казимира, король Сигизмунд — мой родной дед. Но Ян Казимир делает вид, что не знает о моем существовании, и это-то более всего задевает меня. — Костка взглянул прямо в глаза Тимоше. — Князь Ракоци говорил мне, — сказал он, — что ваш дед тоже был королем московским и что нынешний русский король незаконно, помимо вас, держит за собою престол вашего деда.
— Да, это так, — ответил Тимофей, — и я намерен восстановить справедливость.
— Как?! Как можно добиться справедливости?! — воскликнул Александр, нервно вскидывая тонкие, не по росту длинные руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103