Туман прятал звезды и обволакивал море. Вице-король закутался в свой меховой плащ. Ветер был не слишком силен, но ноябрьский воздух заставлял тело зябнуть. Ближе к берегу туман рассеивался, и можно было видеть очертания побережья. Мэтр Альфонс отдал распоряжения и подошел к Робервалю.
— Это стрелка Курб, — сказал он. — Мы бросим здесь якорь до рассвета.
Роберваль кивнул и направился в свою каюту.
— Разопьем бутылку вина, — сказал он. Ему не хотелось этой ночью оставаться в одиночестве.
— Я присоединюсь к вам позднее, — ответил Альфонс с таким удивлением в голосе, что челюсть Роберваля отвисла. Что такого удивительного нашел рулевой в его словах?
Он споткнулся в темноте и выругался, потом зажег свечу. Свет отбрасывал в утлы каюты тени, напоминающие животных, скорчившихся в ожидании ударов плети их хозяина. Но на самом деле они были готовы наброситься на него, и он знал это. Именно из-за них Роберваль засыпал с зажженной свечой, к утру сгоравшей дотла. В море не было большей опасности, чем пожар, и Альфонс постоянно упрекал его, но Роберваль сильнее боялся этих темных существ. Особенно после всех смертей…
Он слепо посмотрел вокруг себя. Его бедная Лизет! Сейчас он был бы рад ее податливому телу! Но в каюте больше не было разбросанных бархатных юбок, здесь был только грубиян, вдруг оставшийся без прислуги.
Он поставил на стол две бутылки и откупорил одну из них.
— Альфонс! — позвал он.
— Иду, монсеньер! — рулевой открыл дверь и на секунду замер на пороге, как маленькая, яркая птичка.
— Закрой дверь, — приказал Роберваль. — Снаружи прохладно, если я еще простужусь, то меня вынесут с корабля на носилках.
— Так уж и на носилках! — усмехнулся Альфонс.
Роберваль так долго жил со страхом, что все его существо тосковало по нежности и облегчению. Все, что случилось с ним, казалось таким ужасным. Ему хотелось прильнуть к привычной, если и не соблазнительной, груди жены. Он никогда так не любил и не нуждался в Элен, как сейчас. Ее раздраженный голос больше не слышался ему по ночам, зато теперь ему казалось, что ее лицо смотрело с подушки рядом и он слышал успокаивающее мурлыканье:» Все хорошо, дорогой. Теперь ты можешь успокоиться «.
Каким-то образом его страх и мучения происходили от Маргерит: не от сцены на палубе и не от удара шпагой ее любовника, а от проклятья, которое она наложила на него из-за того, чего он даже не мог вспомнить. Он видел себя высоко над ней, а она стояла в нимбе света, исходящего от ее волос. Ее гнев был цепью, которая связала их, его с ней, а ее с ним.» Мир в аду!»— кричала Маргерит. И потом;» Бог проклянет тебя!»Она не могла этого сделать, — повторял он себе снова и снова. — Моя собственная племянница!» Это было после его приговора. Тогда ему казалось, что его власть вернулась к нему — когда они с Альфонсом придумали такой замечательный план, могущий разрешить все его трудности. Но едва они направились в Кап-Бретон, проклятье господне действительно пало на него. Альфонс пытался рассказать ему о ребенке, укушенном в трюме крысой, но Роберваль стоял на коленях, держа перед собой распятие, и не слушал его. Он выкрикивал обещания Богу и молил, чтобы тот отвел от него проклятие племянницы.
Они отчаянно боролись, чтобы предотвратить распространение чумы. Роберваль приказал выбросить в море всех, кто казался зараженным. Но проклятье выползало из трюма и подбиралось к верхней палубе. Однажды утром Лизет глупо улыбалась ему, а он удивился румянцу, покрывшему ее обычно бледное лицо. Потом она стала раздеваться, и он заметил волдыри у нее под мышкой.
— Прочь от меня! — заорал он.
Они тащили ее из каюты, отдирая цепкие пальцы от дверей и перил, к борту корабля. Ее крики напоминали крики раненого животного.
— Я никогда не забуду этого, — говорил Роберваль в воображаемом диалоге с женой.
Оставшиеся в живых были рады высадке на зеленом берегу Канады. Они едва слушали разъяснения причин их отплытию и соглашались с его обещаниями вернуться. Они целовали землю и даже не собирались на побережье, чтобы проводить его.
Но проклятье не оставило его. До самого последнего дня корабль швыряло в штормовом осеннем море. А по ночам к нему являлись эти темные существа.
Альфонс открыл вторую бутылку и помахал ею в воздухе.
— За весну и за наше следующее путешествие, монсеньер!
Роберваль обкусил ноготь большого пальца.
— Если на берегу все будет хорошо, — мрачно сказал он.
— Но вы можете сделать так, что все будет хорошо. Одно слово капитану порта — и команда скоро будет распущена… Потом все услышат печальную историю о попытке создать колонию и о чуме… Ваше донесение готово?
Роберваль тряхнул документом. Он открыл дневник в том месте, где упоминалось об остановке корабля — там не было ни одного слова о демонах или о наказании, постигшем его племянницу и ее няню. Он вслух прочел донесение о чуме и остановке в Кап-Бретоне. Среди колонистов, к которым Роберваль должен был приплыть на помощь, были:
Маргерит де ла Рош де Коси
Бастин де Лор, няня
Пьер де Сен-Жан, рыцарь…
«Сен-Жан» было зачеркнуто и сверху написано «Шабо».
— Шабо? — удивленно спросил Альфонс.
— Он раскрыл свое имя в тот день, когда спрыгнул с корабля.
— Он родственник адмирала? — Альфонс просто проявлял любопытство.
— Его племянник, он сказал. Но об этом не стоит беспокоиться. Адмирал не поднимает головы из страха потерять ее. — Роберваль удовлетворенно улыбнулся. — Я изменил имя, чтобы его дядя был в курсе. К нему у меня есть старый счет.
Голубые глаза Альфонса внимательно посмотрели на вице-короля. Потом он приложился к своей бутылке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94