Квант, держа в руках записку, которую ему передал надворный советник, взволнованно шагал из угла в угол.
– Недурная проделка, – воскликнул он, – очень недурная! Вы надругались над состраданием своих современников, Хаузер, и вас следовало бы хорошенько высечь, ничего другого вы не заслуживаете.
Гофман нахмурился.
– Спокойнее, господин учитель, оставьте эти разговоры, – сказал он необычно серьезным тоном. И, прежде чем уйти, пообещал завтра утром прислать окружного врача, из чего явствует, что и он не подозревал о непосредственной опасности.
Между тем окружной врач, медицинский советник Альберт, явился в тот же вечер, уступив просьбам фрау Имхоф. Он тщательно осмотрел Каспара, и лицо его приняло весьма серьезное выражение. Квант странным образом воспринял это, как обиду, и сказал тоном, едва ли не вызывающим:
– Из раны ведь даже кровь не идет.
– Кровь сочится вовнутрь, – отвечал медицинский советник, удостоив учителя лишь мимолетным взглядом. Он поставил Каспару на сердце горчичники и предписал полный покой.
Квант схватился за голову.
– Может ли быть, – сказал он жене, – что этот малый из легкомыслия нанес себе серьезный вред.
Учительша промолчала.
– Я в этом сомневаюсь, не могу не сомневаться, – продолжал Квант. – Смотри сама, такой неженка, а даже не жалуется на боли.
– Он и на вопросы не отвечает, – добавила учительша.
Около девяти вечера Каспар начал бредить. Квант был убежден, что это притворство. Когда Каспар попытался выпрыгнуть из постели, он заорал на него:
– Перестаньте так отвратительно себя вести, Хаузер! Немедленно ложитесь.
В эту минуту на пороге показался пастор Фурман.
– Что вы делаете, Квант! – гневно воскликнул он. – Немножко кротости, Квант, во имя нашей веры.
– О, – Квант покачал головой, – кротость здесь неуместна. В Нюрнберге, где Хаузер разыграл не менее омерзительную комедию, он вел себя точно так же, должен заметить, что его при этом держали два человека. Что касается меня, то я таких спектаклей в своем доме терпеть не намерен.
Фрау фон Имхоф прислала больничную сиделку, которая всю ночь бодрствовала возле Каспара. Сном он забылся всего часа на два или три.
С самого утра в дом Кванта явилась правительственная комиссия. Каспар был в полном сознании. На вопрос следователя он ответил, что незнакомый господин велел ему прийти к артезианскому колодцу в дворцовом саду.
– С какой целью?
– Не знаю.
– Он ничего вам об этом не сказал?
– Нет, сказал, что можно будет осмотреть глинистые породы колодца.
– И после этих слов вы за ним последовали? Как он выглядел?
Каспар коротко, отрывисто, с трудом выговаривая слова, описал незнакомца и то, как он ударил его кинжалом. Больше у него ничего выведать не удалось.
Суд объявил розыск свидетелей. Свидетели явились. Слишком поздно для преследования преступника. Уже с первой возможной уликой, отчасти по вине Кванта, произошла недопустимая задержка. Когда следственные власти собрались исследовать следы крови на месте преступления, оказалось, что там побывало множество людей, потоптавших и разворошивших снег. Итак, на выяснении столь важных для дела обстоятельств пришлось сразу же поставить крест.
Свидетелей нашлось предостаточно. Хозяйка почтовой станции на Розенгассе показала, что около двух часов к ней зашел человек, которого она никогда раньше не видывала, и спросил, когда отойдет обратный дилижанс на Нердлинген. Человеку этому с виду было лет тридцать пять, роста среднего, смуглый, с оспинами на лице.
На нем была синяя шинель с меховым воротником, круглая черная шляпа, зеленые панталоны и сапоги с желтыми шпорами. В руках он держал хлыст. Просидел он не больше пяти минут и говорил очень мало; ее удивило, что он не пожелал сказать, где проживает.
Асессор Доннер точно так же описал человека, встреченного им около трех часов в дворцовом саду неподалеку от липовой аллеи, в компании двух других, которых он, асессор, не разглядел.
Зеркальный мастер, некий Лейх, за несколько минут до четырех вышел из своего дома и по новой дороге через Постштрассе отправился на Променад, а оттуда на дворцовую площадь. Проходя мимо дворца, он заметил двоих мужчин, которые, оставив слева дорожку для верховой езды, двинулись к дворцовому саду. В одном из них он признал Каспара Хаузера. Когда оба дошли до углового фонаря, Каспар Хаузер обернулся и посмотрел на дворцовую площадь, так что он, Лейх, еще раз отчетливо его увидел. У калитки незнакомый человек остановился и с вежливым жестом пропустил Хаузера вперед. Тут он, Лейх, подумал: «И что эти господа задумали прогуливаться в такую пургу?»
«Через три четверти часа, – продолжал мастер, – когда я сделал свои покупки у Бюттнера и возвращался домой, на дворцовой площади толпились люди, они охали и говорили, что Хаузера закололи в дворцовом саду».
Далее: младший садовник, работавший в оранжерее, около четырех часов услышал голоса. Выглянув в окно, он увидел бегущего человека. Человек в шинели бежал сломя голову. Голоса слышались приблизительно на расстоянии ружейного выстрела от оранжереи, но ближе, чем стоит памятник Уцу. Он разобрал два голоса, бас и звонкий молодой.
Возле мельницы живет швея. Окно ее комнаты выходит в дворцовый сад, из него видны две аллеи, ведущие к деревянному храму. В сгущающихся сумерках швея заметила человека в шинели, он вышел из новых ворот и спустился по луговому склону. Но, завидев вздувшуюся реку, остановился. Повернул обратно к мельнице, по мосткам прошел на Эберштрассе и скрылся из глаз. Женщина успела разглядеть только его черную бороду.
Для дачи свидетельских показаний явился и писец Дильман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140