Лорд нашел, что Каспар плохо выглядит, и спросил, хорошо ли его здесь кормили. Рассказ о стычках между Каспаром и его опекуном хоть и вызвал у него несколько саркастических замечаний, но, в общем, он ему большого значения не придал.
– Скажи, ты вспоминал меня иногда? – спросил он, и Каспар, глядя на него преданными собачьими глазами, ответил:
– Очень часто, все время, – и добавил: – Я даже писал тебе, Генрих.
– Писал? – удивленно переспросил лорд. – Но ты же не знал, где я!
Каспар, одной рукой сжимая другую, улыбнулся:
– Я писал тебе в своей книге.
Граф явно встревожился, но притворился заинтригованным.
– В какой книге? Что ты писал? Можно мне прочитать?
Каспар покачал головой.
– Значит, секрет, Каспар?
– Не то чтобы секрет, но показать тебе это я не могу.
Стэнхоп ничего больше не спросил, решив со временем докопаться до истины.
Он опять остановился в «Дикаре», но жил совсем по-иному, чем в первое свое пребывание. Не садился за стол без шампанского и прочих дорогих вин, роскошествовал, где только можно, казалось, нарочито выставляя напоказ свое богатство. Он прибыл в собственной карете с позолоченными колесами, с гербом и графской короной на дверцах. Слуг он тоже привез с собой – егеря и двух камердинеров; эти трое в парадных ливреях возбуждали любопытство всех нюрнбержцев.
Разумеется, лорд возобновил ходатайство о передаче ему опеки над Каспаром. В доказательство своей финансовой благонадежности он небрежно и как бы между прочим упомянул об аккредитивах, после возвращения депонированных им у банкира Симона Меркеля. В этой небрежности проглядывало какое-то бахвальство – не стоит, мол, говорить о таких пустяках, тогда как на самом деле это были аккредитивы на весьма крупные суммы, выданные немецкими банкирскими конторами во Франкфурте и Карлсруэ.
У магистрата более не было причин противоборствовать желанию лорда. Правда, на собрании отцов города вдруг возник вопрос: почему собственно? Зачем ему понадобился Хаузер? Тут поднялся бургомистр Биндер и с подчеркнутыми интонациями зачитал отрывок из письма графа: «Я, нижеподписавшийся, тем паче хотел бы вмешаться в судьбу несчастного найденыша, что на основании длительного с ним общения сделал открытие, которое порадовало бы и отцовское сердце, а именно: с какой благодарной преданностью тянется ко мне эта чистая детская душа».
– Что ж, спросим самого Хаузера, – заметил один из отцов города, – хочет он или не хочет последовать за графом.
Каспар был вызван в суд. Глубоко растроганным голосом он заявил, что граф, несомненно, принимает в его судьбе наисердечнейшее участие и он, Каспар Хаузер, готов ехать с ним туда, куда граф пожелает его повезти.
Тем не менее магистрат все еще медлил с формальным разрешением из-за целого ряда, казалось бы, пустых обстоятельств, мало-помалу, однако, перераставших в прямое несогласие; это несогласие было поддержано человеком, которому никто не дерзнул бы противоречить.
Неуемные старания лорда полностью завладеть Каспаром Хаузером будоражили подспудные подозрения. Его помпезные замашки пришлись не по душе бюргерам, которым несравненно больше доверия внушал скромный образ жизни даже сильных мира сего, нежели расточительство, питавшее дурные инстинкты черни. Их оскорбляло, когда граф в роскошной карете, нарочно проезжая по самым людным улицам, бросал медные монеты в толпу, которая, позабыв о человеческом достоинстве, валялась в грязи перед чужеземцем, небрежно восседавшим в своем экипаже.
Поговаривали, что Стэнхоп занял под аккредитивы у Меркеля довольно значительные суммы. Меркелю советовали быть поосторожнее. Вскоре распространился слух, что лорд не имеет права получать деньги по этим бумагам или лишь строго ограниченные суммы.
Тем временем господин фон Тухер возвратился в город. Ему было известно, как развивались события, и он, конечно, желал положить им конец. Почему и обратился к лорду с пространным письмом, в котором, собственно говоря, ставил его перед выбором: либо окончательно взять к себе юношу и тем самым избавить его, барона, от всякой ответственности, либо определить ежегодное содержание, которое даст возможность передать Каспара в руки какого-нибудь разумного и образованного человека. В последнем случае его лордство, надо думать, выразит согласие на долгие годы отказаться от какого бы то ни было общения с Хаузером, как личного, так и письменного, он же, барон, со своей стороны, охотно возьмет на себя труд регулярно сообщать его лордству о житье-бытье Каспара.
В остальном письмо отличала сугубая куртуазность. «Примите, Ваше сиятельство, мою глубочайшую благодарность за те неисчислимые доказательства благоволения, которыми Вы, Ваше сиятельство, изволили осыпать меня за краткий срок Вашего пребывания в нашем городе, – говорилось среди прочего. – Дозвольте мне высказать нелицеприятное почтение, к коему меня обязывают сердечная доброта, равно как и редкостное великодушие Вашего сиятельства. Исходя из этого, я полагаю своим долгом со всей откровенностью и доверием, к коему Вы не раз изволили призывать меня, сообщить, уповая, что Вы благосклонно меня выслушаете, что Каспар не тот, за кого Вы, видимо, его принимаете. Да и как можно было распознать это странное и двуличное создание. Понятно, что перед тем, кому он всем обязан и от кого ждет осуществления всех своих мечтаний, он старался явить себя в лучшем свете. Господин граф! Вы его удостаивали дружбой, какою удостаивают только равного. Но, принимая во внимание безграничное тщеславие, наряду с недюжинной одаренностью, заложенное природою в его душу и вдобавок изрядно раздутое здешними простаками, оказалось, что Вы, сами того не ведая, в свою очередь влили яд в это и без того больное существо, так что даже искуснейшему врачевателю его уже не вылечить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140