Пробраться к молодой девушке оказалось довольно легко, потому что она спала с открытым окном вследствие жаркой ночи. Злодей пробрался к ней и ограничился только убийством, не тронув ничего; словом, ясно было, что тут ни корысть, ни ограбление не играли никакой роли и что это было похоже на месть, а офицер, конечно, мог отмстить таким образом.
Все улики сложились против барона Цапфа фон Цапфгаузена.
Толпа в негодовании окружила постоялый двор и требовала, чтобы офицер был связан и доставлен в полицию.
Кто-то высказал предположение, да офицер ли он, и барон Цапф фон Цапфгаузен был взят под стражу для выяснения личности по обвинению в ночном убийстве.
Для него все это было, как сон, — так неожиданно случилось все это, и вместе с тем казалось нелепо, непоследовательно и несуразно.
XLVI. СЕКРЕТНОЕ ПИСЬМО
Когда Иоганн распростился с бароном Цапф фон Цапфгаузеном и хотел было уже приняться за библию, которую он всегда читал по вечерам, к нему явился дежурный по дворцу герцога офицер и сказал, что приехал курьер из Дрездена от президента королевской палаты и министра иностранных дел Брюля с секретным письмом, которое немедленно желает вручить герцогу в собственные руки, так как оно весьма спешное.
Иоганн, недовольный, что его потревожили и что нет ему минуты покоя, болезненно сморщился и проговорил:
— Да ведь вы знаете, что герцог находится в своем кабинете и сильно не в духе, так что теперь идти к нему ни с чем нельзя!
— Я потому и обратился к вам, — пояснил офицер, — что, кроме вас, никто не может обеспокоить герцога, а, между тем, курьер говорит, что письмо важное и нужно передать его немедленно!
— Ну, что же делать? Надо идти!
Иоганн поднялся наверх, подошел к двери герцогского кабинета, очень внимательно послушал в щель и только после этого решился нажать ручку замка и войти. Он застал герцога на том же месте, у окна, где оставил его, и доложил:
— Из Дрездена, от министра Брюля курьер. Бирон кивнул головой, не рассердившись на то, что его потревожили, и сказал:
— Пусть войдет!
Курьер явился немедленно и подал запечатанное пятью большими печатями письмо в собственные руки Бирона. Герцог, поблагодарив и отпуская его, сказал, что сделает распоряжение о том, чтобы его приняли, как следует. После этого он распечатал письмо и, пробежав глазами, с улыбкою сказал Иоганну:
— Господин Брюль так же злопамятен, как и я: он не прощает никому! Знаешь, о чем это письмо?
— О чем, ваша светлость? — спросил Иоганн.
— Да все о той же истории, когда Брюль чуть было не поплатился жизнью за преданность своему государю!
— Это нападение на него?
— Ну, да, когда он вез польские сокровища и корону королю Августу.
— Тогда на него покушался какой-то поляк?
— Да, и теперь господин Брюль пишет мне, что этот поляк находится в Петербурге, что он просит разыскать его и выдать для примерного наказания. Господин Брюль так заинтересован этим, что даже прислал ко мне экстренного курьера с личным письмом, в котором просит в личное ему одолжение немедленно исполнить его просьбу.
— Что же, ваша светлость! Если бы он повел дело путем дипломатической переписки, то это было бы так длинно, что поляк успел бы скрыться от нас. А какие приметы, по которым можно найти его?
— Да только описание внешности, впрочем довольно общее, и указание, что зовут его Ставрошевский!
— Что же, ваша светлость, — сказал Иоганн, — это указание довольно ценно, потому что в доме пани Ставрошевской вы изволили быть сегодня утром, и в этом доме лежит доктор Роджиери.
— Но ведь Ставрошевских может быть в Польше много, и я не думаю, чтобы эта пани имела какое-нибудь отношение к господину Брюлю; в противном случае она, конечно, не проживала бы в Петербурге так открыто.
Иоганн пожал плечами.
— Как знать, ваша светлость! Все-таки мы имеем хотя что-нибудь, чтобы сделать приятное господину Брюлю.
— Да, я желаю сделать приятное господину Брюлю! — произнес Бирон.
Он сказал это вполне искренне, потому что питал к Брюлю естественно дружеские чувства: ведь он был до некоторой степени обязан ему своим герцогским титулом и, кроме того, Брюль при своем государе Августе III, курфюрсте саксонском и короле польском, был таким же полновластным временщиком, каким являлся герцог Бирон в России.
Президент королевской палаты и министр внутренних дел, Брюль держал Августа III в полной своей зависимости. Это был человек, которому в жизни так же безотчетно везло, как и самому Бирону.
История отметила его имя как одного из злых гениев Польши или — вернее — последовательного звена цепи целого ряда причин, вызвавших ее окончательное падение. Особенную благодарность это имя в потомках вызвать не может, но в Дрездене до сих пор знаменитая терраса зовется Брюлевскою и как бы напоминает — может быть, с укоризной — о Генрихе Брюле.
Брюль был сначала камергером у короля Августа II, который пожаловал ему титул «провожатого» своей особы в путешествиях. Брюль имел уже довольно видное придворное положение, когда в 1733 году умер Август II.
В Польше наследственность престола была уничтожена, и поляки должны были выбирать себе каждый раз нового короля после смерти прежнего. Люди думали, что своим умом они управят лучше Провидения и что их «избранник» будет лучше посылаемого им Божественным Промыслом. Потому при королевском избрании в Польше происходило все то, что обыкновенно происходит при всяком человеческом избрании, то есть интриги, подкуп, насилие. В этих интригах, подкупе и насилии принимали участие не только разные политические партии и отдельные лица в самой Польше, но и правительства государств, разумеется, желавшие видеть на польском престоле непременно своего ставленника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79