Одинаково нарядное убранство коней, и у всех степной ветерок колышет подвешенные к уздечкам скальпы убитых врагов. Одежда? Но как ни вглядывайся, в ней тоже нелегко подметить особую разницу. И не случайно. Как одевались скифы, мы хоть знаем по их изображениям, оставленным греческими художниками. А ни один портрет невров нам не известен. Вряд ли, впрочем, их одежда так уж сильно отличалась от скифской. Наверняка она тоже была удобна для кочевий и схваток. Посуда? Но от ее разнообразия разбегаются глаза. Ведь хозяйки принесли на пир самые нарядные, самые красивые горшки и миски. Можно ли угадать, кто их лепил? Каждая мастерица стремилась перещеголять соседок.Все выжидательно смотрят туда, где возле нового вождя торжественно склонились над пучками прутьев бородатые мужчины в женских костюмах и расшитых золотом и бусинками высоких колпаках. Это гадатели. Они беседуют с богами, чтобы выяснить, можно ли начинать пир…И снова я вижу своих загадочных «пахарей» и их бородатых противников. Только теперь они не схватились в жестокой битве, а сидят рядом, мирно беседуют. В сторонке пожилой воин наливает вино в золоченую чашу, потом опускает в нее меч, секиру, дротик и пучок стрел. Он проделывает это с важностью, какой вполне заслуживает священный обряд. Потом чаша идет по кругу, каждый делает несколько глотков из нее. Они заключают мир! Они братаются.
«В самом деле, — думал я, — не могли же здешние племена постоянно враждовать между собой. Тут уж не до постройки хижин и обработки полей. Раскопки же последних лет как будто показывают, что тут буквально бок о бок жили не только скифы и невры, но и другие племена — совсем немногочисленные, однако сохранившие независимость и самобытность. Наши ученые их назвали подгорцевцами — по местечку, возле которого впервые обнаружили остатки их поселений.Может, их курганы я ищу? Или какого-то неведомого, но все же скифского племени? Пестрый мир, сложный мир! Какое же место в нем занимало племя, курганы которого мы ищем? Если бы узнать…» И в надежде на это я даю волю фантазии и жадно всматриваюсь в лица, костюмы, украшения древних людей, оживающих в моем воображении.Но как трудно их разглядеть сквозь даль веков! Годы сливаются в тысячелетия… Что прячется в их мраке? А ведь и в те далекие времена в любом веке было тоже сто лет и каждый год длился столько же, сколько и нынешний. И конечно, вмещал немало всяких событий. Фантазия как бы помогает мне «укрупнить» тот или иной отрезок времени до «натуральной величины», вырвать на миг из тьмы забвения отдельные сценки, словно островки прошлого. Но как соединить их в сплошную, неразрывную цепь и представить исчезнувший мир без провалов и «белых пятен» — во всем его богатстве и сложности?«Да разве он исчез совсем?» — думаю я, вспоминая нашего Золотого Красавца, вдруг оказавшегося похожим на своих дальних родичей, бегущих по карнизу белокаменного храма Покрова-на-Нерли. Хорошо сказал один мой друг-археолог, наделенный к тому же поэтическим даром: скифы вовсе не вымерли, не канули в Лету. Они как бы растворились в потомках. Где-то звучат до сих пор их мелодии. Кто-то рассказывает их сказки. И в наших жилах, вполне вероятно, течет скифская кровь. Кто-то пасет коней выведенных ими пород и выращивает скифскую пшеницу. И девушки, готовя себе приданое, в далеких северных деревнях вышивают на полотенцах драчливых петухов, гордых оленей и священные когда-то в древности узоры, даже не подозревая об этом…
Кто-то крадучись, осторожно трогает меня за локоть. Я отдергиваю руку, оглядываюсь и смущенно смеюсь над своим испугом. Нет, это не ожившие призраки прошлого. За мой рукав зацепился колючками принесенный ветерком из степи ажурный шар перекати-поля, похожий причудливым переплетением сухих стеблей на какую-то абстрактную скульптуру. Я освобождаю его, и он, тихо шурша, катится дальше, во тьму.А я отправляюсь спать в надежде, что утро мудренее и принесет ответ хоть на один из мучающих меня вопросов.
Утром я снова гадаю, склоняясь над картой: какой курган раскапывать? Специальной разведки окрестностей мы не проводили, сразу взялись за раскопки. Но я все же нанес на карту немало курганов, встречавшихся нам, когда колесили мы тут ранней весной в поисках «не то Михайловки, не то Варваровки».Студенты начали заводить споры:— Конечно, надо самый большой выбрать…— Твой излюбленный, что ли? Где, старики говорят, наполеоновский генерал похоронен? — лениво спросил Саша Березин, пощипывая струны гитары. Свои роскошные кудри он остриг, здесь некогда их лелеять и холить.— Нет, мальчики, по-моему, гораздо перспективнее «Золотой»!— Потому что самый красивый?— Хотя бы поэтому! — воинственно вздернула коротко остриженную головку Тося.— Не трещи, таракуцка! — прикрикнул на нее Борис и тут же поспешно пригнулся, получив крепеньким кулачком по шее.Мы с Алексеем Петровичем, лениво прислушиваясь к спорам и возне студентов, как полагается руководителям, пока хранили важное молчание. Но попозже, оставшись одни, говорили, конечно, о том же.— Я стою все-таки за «Золотой», — сказал Савосин.— Интуиция подсказывает?— А ты не веришь в нее? Чего иронизировать?Мы помолчали, глядя на угли, рдевшие под темнеющим пеплом. Я сел, обхватив руками колени, и задумчиво посмотрел поверх костра в ту сторону, где прятался в темноте «Золотой» курган.Так прозвали его мы. Даже не знаю, как называли его местные жители. Курган стоял довольно далеко от дороги, километрах в двух от лагеря. Он был довольно высок, метров в пять высотой, около тридцати метров в диаметре и выделялся издалека среди темных посевов ячменя, потому что его покрывал, как нарядной парчой, веселый ковер из крупных золотистых ромашек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73