Даже к спящим архарам не подкрадешься. Они хитрые: всегда устраиваются где-нибудь возле колонии сурков. При малейшей тревоге сурки их вспугивают своим свистом, и бараны убегают…»
Я листал страницу за страницей, не особенно вчитываясь. В глаза лезли лишь отдельные записи, другие словно застилало туманом.
«…Очень меня заинтересовало, что некоторые муравьи возле пятого муравейника почему-то странно себя ведут. Они совсем не участвуют в общей жизни муравейника, а, облюбовав себе какую-нибудь травинку повыше, забираются на нее и сидят там неподвижно, вцепившись жвалами в листовую пластинку. Я пометил некоторых лаком для ногтей, который взял у Машки, – на другой день все они снова оказались висящими на травинках. Зачем они это делают? Сошли с ума? Еще одна загадка. Как говаривал дедушка Крылов: „Весьма на выдумки природа таровата…“
Интересно, уходят ли эти «рехнувшиеся» муравьи хоть на ночь в муравейник или висят так целыми сутками? Но как это проверить? И так все в лагере глумятся над моим увлечением муравьями».
«Видел издали Хозяина и опять стал думать: почему же не заболевает этот зловредный старец? Ведь должна быть какая-то причина. Маша считает, будто у него выработался иммунитет. Но тогда можно, значит, и у других людей выработать невосприимчивость к болезни, над загадкой которой мы так безуспешно бьемся? Ну, это уж нашим медикам виднее. Я тут профан…»
Ну, а дальше опять про муравьев… Я отложил блокнот и стал смотреть в окно. А Мария все лежала наверху на полке и молчала как мертвая.
Капкан захлопнулся
И вот мы снова в долине. Вечер. Бормочет в кам–нях река. Мы опять сидим у костра – только втроем, не вчетвером…
Николай Павлович, видно, сильно скучал один и теперь отводит душу в бесконечных рассказах с ты–сячами пустяковых подробностей о том, что он тут делал без нас, сколько подстрелил сусликов и полевок, как дважды встречался со стариком, но тот собак на него науськивать не стал – «видно, привык к нам…».
– И поверьте: как его встречу, даже вроде легче становится – все-таки живая душа. В общем-то, если внимательно разобраться, он старик неплохой, только, конечно, темный, забитый, вот и пытался вредить…
Я слушаю плохо, киваю и поддакиваю невпопад. Мария молча смотрит в огонь. Но Николаю Павловичу надо выговориться.
Скверно у меня на душе еще из-за нелепого спектакля, который устроил нынче для чего-то доктор Шукри. Когда мы приехали в поселок и зашли к нему в больницу, принял он нас очень тепло и трогательно. Угощал чаем, расспрашивал о работе, не утешал и не произносил никаких громких слов, но мы все время ощущали, как глубоко и искренне он нам сочувствует.
Среди нашей беседы в комнату без стука вошел какой-то полный седой человек в помятом мешковатом сером костюме.
– Разрешите представить вам моего старого, хорошего друга, – сказал доктор Шукри. – Давно обещал приехать ко мне погостить и, наконец, когда, признаться, я уже совершенно перестал в это верить, неожиданно сдержал слово. Его зовут Абдулла Фарук Назири, но вы мои друзья и можете называть его просто «дядюшка Фарук».
Дядюшка Фарук улыбнулся, приветливо покивал нам седой головой и молча уселся в уголке возле окна – на правах старого друга, видно, вовсе не считая, что может нам помешать.
Мы поговорили еще с доктором Шукри о наших дальнейших планах и уже собирались прощаться, как вдруг он удивил нас странной просьбой.
Сначала доктор зачем-то подошел к двери и выглянул в коридор, потом тщательно закрыл ее, сел рядом со мной, доверительно положив руку мне на колено, зашептал:
– У меня будет к вам одна просьба, дорогой коллега. Маленькая просьба, хотя и несколько щекотливого свойства…
– Какая?
Доктор Шукри встал, подошел к холодильнику и достал из него большой медицинский термос, который мы привезли ему прошлый раз из Ташкента. Поставив осторожно термос в центре стола, Шукри снова подсел ко мне и опять зашептал, как заговорщик:
– Я объявлю всем, что вы наконец-то создали и привезли вакцину от этой проклятой болезни. Она здесь…
Он показал на термос.
– Но я не могу… – начал я.
– Понимаю, все понимаю, дорогой! – умоляюще зашептал Шукри, хватая меня за руку. – Конечно, вы не можете лгать. Но это нужно, очень нужно, поверьте мне!
– Зачем?
– Пока я не могу вам сказать. Прошу только верить мне. Ну хотя бы для того, чтобы поднять дух населения. Ведь и вы и я твердо уверены, что рано или поздно вам, конечно, удастся создать эту вакцину. Почему не порадовать людей немножко раньше? Бывает же ложь, угодная аллаху. И потом – вам вовсе не придется лгать. Вы просто молчите и принимайте поздравления, а говорить буду я.
Очень мне не по душе была эта просьба, но доктор Шукри так упрашивал, что я пожал плечами.
– Спасибо! Вы не пожалеете об этом, дорогой, – сказал он, крепко пожимая мне руку, и повернулся на стук в дверь. – Войдите! А, вот и наш милый доктор Али! Входите, входите.
– Я не помешаю? – спросил доктор Али с порога, кланяясь нам. – Здравствуйте. Рад вас видеть…
– Нет, нет, Али, вы не помешаете, наоборот… Разделите нашу радость! – ликовал Шукри. – Что я вам говорил? Наши советские друзья создали все-таки вакцину против болезни Робертсона! – И он величественным жестом указал на термос, стоявший посреди стола, словно маленький памятник.
Я не знал, куда девать глаза. А тут еще Шукри, будто нарочно, начал приговаривать:
– Не смущайтесь, не смущайтесь, дорогой коллега! Скромность украшает лишь до известных пределов. Такой победой нужно гордиться!
Он весьма правдоподобно и натурально поздравлял нас. Поздравлял доктор Али и кланялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35