она играет на лютне и клавесине, поет, танцует, как балерина, очень хорошо рисует карандашом и масляными красками и, наконец, декламирует не хуже Дюмениль.
— Черт побери! Да ваша мадам д'Этиоль просто совершенство! Я влюблюсь в нее до безумия: прелестная, грациозная, остроумная, танцовщица, певица, драматическая актриса, музыкантша…
— Словом, приманка для короля!
Ришелье улыбнулся и лукаво посмотрел на своего спутника. Маркиз хотел что-то сказать, но форейторы еще громче защелкали хлыстами, и вихрь пыли поднялся впереди, справа от кареты.
— Держи левее, дурак, и дай проехать! — закричал громкий голос.
Хлысты защелкали сильнее, раздались крики, и голос, только что кричавший, продолжил:
— Служба короля!
Креки, наклонившись вперед, высунул голову в окно кареты. Впереди стояла большая наемная карета, запряженная двумя большими лошадьми, которая занимала почти всю ширину дороги; кучеру этой кареты форейторы маркиза де Креки и приказывали посторониться и пропустить их экипаж.
В ту аристократическую эпоху проехать по узкому месту дороги первым было делом крайней важности. Знатные люди с этой целью нередко останавливали и даже опрокидывали кареты низших по званию. Наемной карете грозила опасность, потому что форейторы решили проехать во что бы то ни стало. И, если бы экипаж маркиза де Креки ринулся вперед со своей четверкой, то карета неминуемо опрокинулась бы в реку.
II
Красавица
— Боже! Да вы нас сбросите в реку! — закричал жалобный голос.
И в окне наемной кареты показалось круглое, румяное лицо с двойным подбородком. Маркиз де Креки весело расхохотался.
— Аббат де Берни! — воскликнул он.
— Берни! — повторил Ришелье, выглядывая, в свою очередь.
— Маркиз де Креки! — воскликнул аббат, протянув руки. — Неужели вы хотите нас угробить?
— Сохрани Бог, любезный аббат, вы слишком интересный собеседник, и притом мадемуазель Госсен мне не простит этого. Однако, любезный аббат, мы должны проехать.
— Я ужасно боюсь этой кареты, которая скрежещет, как старое железо.
— Садитесь в нашу карету, а потом эту можно будет столкнуть в реку.
— С удовольствием, — ответил аббат, и лицо его засияло.
Лакеи соскочили на землю, один отворил дверцу наемной кареты, и аббат вышел, другой лакей опустил подножку кареты маркиза де Креки.
— Но я не один, — сказал аббат де Берни.
— А-а! — заметил Ришелье. — С вами в карете дама?
— Мужчина.
— Кто же это?
— Вольтер.
— Пусть и он перейдет в нашу карету, пригласите его.
Ришелье насмешливо улыбнулся:
— Разве вы не знаете Вольтера?
— Знаю, — отвечал Креки.
— Значит, вы должны знать, что если вы его попросите через аббата, то он не придет.
— Почему?
— Потому что его надо пригласить иначе.
Ришелье сделал знак рукой лакею.
— Идите и передайте от нас месье де Вольтеру, что мы просим его оказать нам честь пересесть в нашу карету.
Лакей поклонился и со шляпой в руке подошел к дверцам наемной кареты; через несколько минут высокий, худощавый человек, одетый без щегольства, медленно вышел из наемной кареты.
Это был Мари Франсуа Аруэ де Вольтер. Ему исполнилось в ту пору пятьдесят лет, и он находился даже не во всем блеске даже славы — слава, в полном значении этого слова, пришла к нему много лет спустя, — а в центре блистательных и шумных обсуждений его персоны.
— Садитесь же, любезный Аруэ, — сказал Ришелье, дружески кланяясь великому писателю.
Вольтер сел в карету, и дверца немедленно закрылась. В это время кучер наемной кареты слез с козел и, взяв лошадей под уздцы, свел их с дороги. Блестящий экипаж маркиза быстро покатил дальше.
— Теперь, господа, скажите нам, — начал де Креки, — куда вы желаете, чтобы мы вас отвезли?
— Мы не допустим, чтобы вы ради нас свернули с дороги, — ответил Вольтер.
— Куда же вы ехали? — полюбопытствовал Ришелье.
— В Этиоль! — ответил аббат де Берни.
— Надо же! И мы тоже туда едем.
— Разве вы знаете мадам д'Этиоль? — спросил Ришелье Вольтера.
— Я ее знал, когда она была мадемуазель Пуассон.
— Пуассон! Пуассон! — повторил Креки. — Какой-то Пуассон, помнится, чуть ли не был повешен за злоупотребления.
— Он ее отец, — сказал Вольтер.
— И кто-то спас его в Гамбурге, — заметил Ришелье.
— Это был Турншер.
— А потом кто-то выхлопотал ему прощение.
— Опять же Турншер!
— Турншер! Турншер! — повторил Креки, смеясь. — Стало быть, он покровитель семейства Пуассон?
— Он так богат, что мог бы быть благодетелем всего человечества, — сказал Берни, — у него миллионов двадцать.
— Что он еще сделал для семейства Пуассон?
— Он совершенно освободил Пуассона, — отвечал Вольтер, — от неприятностей, от скуки, от горестей и от беспокойств отцовской любви, занимаясь его дочерью, хорошенькой Антуанеттой, воспитание которой взял на себя.
— И он в этом добился полного успеха, — сказал аббат, — потому что к восемнадцати годам мадемуазель Антуанетта стала просто совершеннейшей девушкой!
— Это действительно женщина образованная, — заметил Ришелье.
— Мало того, — добавил Вольтер, — это артистка, и артистка умная! Она превосходная музыкантша, она удивительно рисует, горячо, страстно, с воодушевлением умеет вести интересный разговор, любит блестящее общество, охоту, развлечения!
— Что я вам говорил, Креки? — воскликнул Ришелье. — Эта женщина — само совершенство! Когда Турншер, ее крестный отец, вывел ее в свет и давал праздник за праздником — помните, какой она имела успех? .
— Ошеломляющий! В городе и при дворе говорили только о ней.
— Как она была хороша в день свадьбы!
— И как Норман был безобразен! — сказал Берни.
— Так же, как и теперь, — прибавил Вольтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151