— Это хорошо, но мало.
— Как! Двести луидоров и жалованье в две тысячи?
— Может быть, для меня вы дадите другую награду?
— Вы как будто намерены торговаться?
— Но ведь это действительно торг. Я продаю вам Рыцаря и назначаю цену.
— Какую?
— Я стар, мне остается жить недолго, мне не нужно место с жалованьем, но я люблю делать добро, и мне всегда нужны наличные. Дайте мне вместо двух тысяч жалованья тысячу пистолей.
— Тысячу пистолей! — повторил Фейдо. — Вы забываетесь. Спор неуместен! Вы знаете, где Петушиный Рыцарь и сообщите об этом мне, потому что я должен знать правду именем короля. Я вас награжу, но не будьте требовательны, а то вы будете обвинены.
— Обвинен? В чем?
— Человек, знающий, где скрывается разбойник, предводитель убийц, и не служит обществу, не помогает раздавить это чудовище, виновен перед королем и перед законом, потому что становится сообщником этого злодея.
— Вы пугаете меня! Хорошо, я готов! Спрашивайте, я буду вам отвечать. Но крепко ли заперты двери? Потому что я рискую своей жизнью для того, чтобы принести вам пользу.
— Никто не смеет войти без моего приказания.
— Если так, спрашивайте.
— Прежде чем отвечать, подумайте. Если вы расскажете мне правду, если не будете стараться обмануть меня, я щедро вас награжу… даже очень щедро, но если вы меня обманете…
— Моя жизнь в ваших руках, сделайте со мной, что хотите.
— Вы будете жестоко наказаны.
— Я ничего не боюсь.
Наступило молчание. Фейдо сидел на кресле у камина, старик стоял перед ним.
— Вы знаете, где Петушиный Рыцарь? — спросил Фейдо.
— Знаю, — отвечал старик.
— Где он?
— Очень близко отсюда.
— Очень близко, говорите вы?
— Гораздо ближе, чем вы думаете.
— Где же он?
— Я не могу этого сказать, но, если ваше превосходительство желает, я сведу вас с Петушиным Рыцарем.
— Вы?
— Клянусь моей головой.
— Когда?
— Когда вам угодно.
— Сегодня.
— Сейчас.
— Вы выдадите мне Петушиного Рыцаря?
— Вы будете стоять с ним лицом к лицу.
— Сделайте же это!
— Это уже сделано.
Фейдо откинулся на спинку кресла. Два пистолета были направлены в его грудь. Старик преобразился: глаза его горели, на губах мелькала насмешливая улыбка, в лице таилась угроза.
— Вы хотели видеть Петушиного Рыцаря, — сказал он, — глядите же на него, господин начальник полиции, он перед вами!
Фейдо не отвечал.
— Одно слово, одно движение — и вы умрете. Я вам сказал свое имя, мне не нужно угрожать вам другим образом.
С этими словами Рыцарь положил пистолеты на стол, потом, вынув из кармана одной рукой небольшой кинжал, взял его в зубы, другой рукой вынул из кармана тонкие и крепкие веревки и, подойдя к начальнику полиции, сказал:
— Дайте связать себя, или я вас убью! Этот кинжал отравлен. Мне стоит только уколоть вас — и вы мгновенно умрете.
С кинжалом в зубах, направив острие на начальника полиции, Рыцарь схватил обе руки Фейдо и крепко их связал, потом связал ему ноги и прикрутил веревками к креслу. Начальник полиции не мог сделать ни малейшего движения. Рыцарь заткнул ему рот.
— Вы будете отвечать наклоном головы, — сказал Рыцарь и извлек из кармана начальника полиции связку ключей.
— Который ключ от железного шкафа? — спросил он. — Я вам буду показывать их один за другим, и вы кивнете, когда увидите его.
Когда ключ был указан — де Марвилю ничего иного не оставалось, — Рыцарь открыл железный шкаф. Не говоря ни слова, он выбрал нужные бумаги, потом поднял двойное дно, взял свертки с золотом и банковские билеты. После этого он все запер, положил ключи в карман начальника полиции, сел перед бюро и начал писать. Закончив, он встал.
— Вот письмо к месье Беррье, — сказал он. — Я ему написал о том, что здесь случилось, и объяснил необходимость прийти и освободить вас. Я пошлю ему это письмо с дежурным посыльным.
Де Марвиль задыхался от бешенства и гнева, но не мог ничего поделать. Рыцарь низко поклонился, взял бумаги, золото и банковские билеты и тихо отпер дверь.
— Оставляю вам на память свои пистолеты, — сказал он, еще раз поклонился и вышел.

Часть третья
ГРАФ ле СЕН-ЖЕРМЕН
I
Опера
В то апрельское утро 1745 года в Париже стояла ненастная погода: шел сильный дождь, дул порывистый ветер, а улицы представляли собой потоки липкой грязи.
Карета, запряженная двумя прекрасными лошадьми-тяжеловозами, с извозчиком в ливрее и напудренном парике, выехав с улицы Фромандо, повернула на улицу Сент-Оноре и остановилась у здания Оперы.
Лакей соскочил со своего места, распахнул дверцу, опустил подножку и отошел в сторону. Показалась маленькая ножка, хорошенькая головка, и грациозная женщина, очень кокетливо одетая, промелькнула, как быстрая тень, из кареты в вестибюль Оперы, предназначенный для артистов. Было видно, что молодая особа прекрасно знала расположение уборных и скорее всего принадлежала к числу артистов Оперы. Налево располагалась комната швейцара. Увидев молодую женщину, цербер низко поклонился.
— Для меня нет ничего? — спросила хорошенькая дама.
— Ничего, — ответил швейцар.
Она быстро прошла в коридор, в глубине которого находилась лестница, слабо освещенная тусклым фонарем. Молодая женщина проворно взбежала по ступенькам, открыла дверь, но на пороге споткнулась.
— Как же здесь темно, недолго и шею сломать! — сказала она.
— Шею — это еще полбеды, — ответил веселый голос, — хуже сломать ногу. Шеи нужны певицам, а танцовщицам необходимы ноги!
— Я опоздала, Дюпре?
— Как всегда, дорогая Комарго.
— Меня ждут, чтобы начинать?
— Да. Все уже на сцене.
— И Сале?
— Только что приехала, она в своей уборной.
— Я иду в свою и скоро буду на сцене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151