Но правитель Кито не допускал никаких сомнений: за высокими горными цепями ему виделась золотая страна, покорителем которой будет он, Гонсало Писарро. Он помнил, что и Франсиско не раз говорил ему о своей зависти к будущему счастливцу, который найдет Эльдорадо, и даже советовал брату попытаться разведать неведомые земли по ту сторону гор. Всего этого ему было более чем достаточно, чтобы решиться на трудный поход сразу же после вступления на должность правителя Кито.
Подготовку к экспедиции сеньор Гонсало Писарро вел с большим размахом, он истратил на оснащение войска свыше пятидесяти тысяч золотых песо. Он вооружил и снабдил всем необходимым для похода более двухсот испанцев, большинство которых составляли всадники. Кроме того, его войско сопровождали рабы негры и четыре тысячи носильщиков индейцев из дружественных нам племен, покоренных несколькими годами ранее Франсиско Писарро его сподвижником Себастьяном Беналькасаром. Они несли оружие и походное снаряжение — топоры, плотничьи инструменты, веревки, канаты, гвозди, провизию. Чтобы они не могли убежать, сеньор губернатор приказал надеть на их шеи колодки и держать на общей цепи.
Другую поклажу несли крупные ламы. Их, как и свиней, стада которых гнали за войском, было несколько тысяч. Осталось сказать еще о множестве свирепых собак — верных помощников испанского солдата в его борьбе с индейцами, — и тогда картина экспедиции Писарро будет более или менее полной.
Обманув Орельяну, Гонсало выступил в поход много раньше условленного срока. 21 февраля 1541 года его гигантский караван покинул Кито. О том, что перенесла в пути медлительная и неповоротливая армия Гонсало, мне рассказал Кристобаль де Сеговия, мой дядя. Он описал мне и страшное землетрясение, поглотившее целую индейскую деревню, и разливы бурных рек, что уносили индейцев и нагруженных лам, и жестокие бедствия, которые терпели испанцы при переходах через горные цепи. Особенно скверно пришлось им, когда войско поднялось высоко в горы. Свирепые снежные бури и жгучий мороз лишили экспедицию подвижности, и в конце концов испанцам пришлось бросить на произвол судьбы и скот, и провиант, и большую часть снаряжения. Хуже всего было индейцам, уроженцам жарких областей провинции Кито: более ста полуголодных носильщиков свела в могилу жестокая стужа. Оставшись без провианта, испанцы с каждым днем все острее испытывали страдания голода. Как назло, индейские поселения встречались им редко, а из тех, что попадались на пути, жители заблаговременно уносили все продовольствие. Подобно нам, солдатам Орельяны, вынужденным во время заточения в каменной ловушке есть и кору, и седла, многочисленная армия Гонсало питалась чем попало. И только придя на склоны Сумако, войско губернатора немного отдохнуло и откормилось. Однако начались новые беды. Сырость — дитя бесконечных дождей — сделала то, что недоделали острые камни: одежда солдат Писарро прогнила насквозь, превратилась в трухлявое тряпье, и я, бродя по лагерю, нередко встречал испанцев, смастеривших себе нелепые одеяния из прутьев и листьев, чтобы не оставаться нагишом.
На далекой родине, мечтая о славных подвигах на индейской земле, я представлял себе испанского конкистадора одетым в блестящие латы, в расшитой жемчугом одежде, на сытом, украшенном золоченой сбруей коне. Жизнь его казалась мне цепью доблестных подвигов и великодушных деяний, помыслы — воплощением благородства и чистоты. Но пришло время, и я убедился, как не похожи были мои детские грезы на действительность. Доблестный рыцарь в пышном убранстве представал сейчас предо мною в образе грязного, заросшего щетиной оборванца, озабоченного лишь поисками еды да сухого местечка. Подвиги и доброхотные деяния обернулись грабежами, бессмысленной жестокостью и злодейством, а все помыслы и стремления оказались под властью ненасытной алчности. Да, совсем иною, чем когда-то, видел я теперь доблестную испанскую конкисту.
И все же, положа руку на сердце, я не жалел, что выбрал этот путь. Да, говорил я себе, множество негодяев и прирожденных убийц воюет под знаменем испанского короля. Да, много подлостей и насилия вершат они своими грязными руками. Но они — неизбежное зло, плевелы, гадкая плесень. Не грабители и стяжатели, а такие замечательные люди, как Франсиско де Орельяна и Кристобаль де Сеговия, как друг мой Хуан де Аревало и бискаец Хоанес, составляют золотое ядро рыцарства креста и шпаги, которое несет языческому миру спасительный свет христианства. Глубокая вера в правоту великого дела конкисты вселяла в мою душу мужество, а неутоленная жажда приключений заставляла мечтать о продолжении трудных походов.
Кстати, на этот раз от мечты до ее осуществления было не так близко: как я уже рассказывал, нам долго еще пришлось прозябать у Сумако. Но вот, наконец, настал день, когда Гонсало Писарро собрал военный совет и изложил на нем свой план дальнейшего продвижения экспедиции. План этот лучше всего характеризует личность самого Гонсало. Дело в том, что, по некоторым сообщениям пленных индейцев, к юго-востоку от Сумако лежала таинственная и богатейшая страна коричных деревьев. Заявив, что он не желает утруждать тяжелым походом все войско, так как хороших дорог там нет, Гонсало решил отправиться туда с восемьюдесятью наиболее боеспособными воинами. Он назначил своим заместителем Франсиско де Орельяну и приказал ему провести основные силы экспедиции более легкодоступными дорогами, проходящими к северу от Сумако. О том, когда надлежит войску двинуться в путь, Писарро обещал своевременно оповестить Орельяну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64