Вряд ли он успел подняться со своего последнего ложа: следы крови в других концах комнаты не обнаружены. Только размазанный кровавый след волокнистого мешка с грузом от кровати до двери и дальше, за порог. Вывод: сопротивление жертва не оказала, каких-либо следов схватки нет. Ничего нового, не придерешься. Обо что же вытирал руки убийца?
Ведь он не мог не перемазаться в крови, когда запихивал труп в мешок, а скорее всего - в мягкий баул, поскольку полоса волочения имеет четко обозначенные границы. Видимо, вытирал их об одежду или вторую простыню, которой укрывался спящий и которую потом преступник сжег или утопил в той же таре... Так, так...
Список вещей Ходорова, обнаруженных в шкафу и возле кровати. Рубашки, бельишко, кроссовки, летние брюки и летние же туфли... Нет, интересней другой список - тот, что составлен со слов хозяйки... Сопоставим еще раз: не хватает пишущей машинки, синей сумки... "Жынцов" - так она, кажется, сказала? Джинсов и джинсовой куртки, фирму, понятно, она не знает. Нет ни денег, ни документов, ни вообще каких бы то ни было бумаг... Вот это как раз очень странно: по словам Сазоновой, ее жилец "дотемна стрекотал на машинке". Показания Ирины Скобелевой: поселился в Тургаевке, чтобы писать новую книгу... Где же рукопись, хотя бы сколько-то страничек? Что, сжег ее, как Гоголь? В этот же день? Если раньше, то чего же тогда не уехал, продолжал торчать в сонной глуши? Неужели предполагаемый убийца покусился на его сочинения? Тем более, этот бомж Сидоров?.. Анна усмехнулась: в кино, в романах Хмелевской такое возможно. Но в жизни?.. В задрипанном Кинеле совершено убийство с целью похищения таинственной рукописи?.. Бред.
Ларина быстро просмотрела бумаги, составленные для нее Саврасовым, и отложила в сторону стопочкой те, что касались непосредственно писателя Феликса Ходорова. Ими она займется позже - сейчас надо думать только о предстоящем допросе подозреваемого Сидорова. С ним пока что далеко не все ясно. Саврасов проследил его путь в ночь на 23-е июля от дома Сазоновой до станции Кротовка.
Но так и не выяснил, как, когда и откуда он прибыл в Тургаевку? Ведь ни одна живая душа не заметила его в тот день! А может, он жил в Тургаевке уже несколько дней? Может, прятался, а 22-го выполз? Узнал о писателе, решил, что тот, конечно, при деньгах - пи-са-тель же!.. Пришел, убил, упаковал - и на лодочке по старице, до быстрой Кинельки. Бултых и концы в воду!..
Это Сидоров-то? - скептически одернула себя Анна. - Вытер отпечатки, сжег запачканные кровью джинсы и ненужную рукопись, утопил тело? Зачем понадобились такие сложности ему, этому пещерному бомжу?.. Хотя настолько ли он и примитивен, каким хочет казаться? Что он никакой не Сидоров, ясно и козе, отрицательный ответ из Магадана на запрос можно прогнозировать стопроцентно.
"Иван Петрович Сидоров"... Никакой фантазии, набившая оскомину воровская издевка над "ментами". Нет уж, не так он и прост. Тот быстрый, мимолетный, но предельно выразительный взгляд, который он бросил на нее на первом допросе, Анна не забыла. Зря она церемонилась с ним. Нажать! Такие считаются только с силой, вежливость следователя расценивают как неуверенность, профессиональную слабость... Сейчас отпирается от всего на свете, а вот как поведет себя, если его опознает Викулова?..
Ларина достала из стола бланк протокола опознания и подняла глаза на Жуколева.
- Сережа, не в службу, а в дружбу... Узнай, как там они, готовы?
- Опознание? - встрепенулся Жуколев и тряхнул медным ежиком. - Сей минут!..
Не прошло и минуты, как он заглянул в кабинет:
- Ждут, Анна Сергеевна! Я сказал, чтобы привели бомжа...
* * * Августовское предполуденное солнце беспощадно пробивает рыженькие, такие совсем-совсем домашние тюлевые занавески, рисуя на линолеуме пола неясный орнамент. В кабинете следователей светло, душновато. Трех внесенных сюда стульев оказалось достаточно, чтобы ощутить в полной мере убогую тесноту казенного помещения, где долгими часами два человека визави ведут вязкую, изнуряющую словесную борьбу, победа и поражение в которой определяют для одного из них - свободу, а то и жизнь, а для другого - всего лишь служебный, порой почти никем и не замеченный успех.
У стены, в шаге от дверей, перешептываются понятые - молодая пара, взятая из очереди в паспортном столе. С любопытством и потаенной опаской они поглядывают то на симпатичную блондинку в серенькой рубашке с погонами, приготовившуюся заполнять протокол, то на четверых мужчин, которые сидят рядком на стульях.
Четвертый стул им уступил рыженький парень, сидевший за столом напротив и тотчас ушедший, когда в комнату ввели и усадили этих четверых. Понятые - это видно по глазам - силятся догадаться, кто же из них преступник, которого сейчас будут опознавать? Двое молоденьких парней, коротко постриженных, очень похожих на новобранцев, мужчина постарше, с пробивающейся сединой в крутых кудрях, и четвертый, еще старше, лопоухий, наголо стриженный, без бровей и ресниц. Он вызывает наименьшую симпатию, и не внешностью, а беспокойным выражением исхудалого лица. Тонкие его губы беззвучно шевелятся, в отличие от своих соседей он не поглядывает по сторонам, а уставился в пол у своих ног, словно старается разглядеть что-то в узорах светотени. "Этот, наверняка этот!"
- шепчет на ухо мужу скуластенькая толстушка и смущенно отворачивается под строгим взглядом следователя.
- Можно приступать? - отворяя дверь, спрашивает Саврасов.
На пороге появляется Марья Ефимовна Викулова. Пенсионерка явно робеет, но по всему видно, что довольна значительностью момента. Потому и принарядилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38