Король и далее не переставал интересоваться Куканом и сожалел, что отверг его службу, а вместо этого отправил на жалкую должность в Магдебург; что ж, гениям тоже свойственно ошибаться, и уж коли они ошибаются, то кардинально. Да что там говорить, Пьер де Кукан — человек, притягивающий к себе благосклонные взгляды и духовных, и светских владык, если же и случается, что кто-либо из них поначалу заледенит его равнодушным взором, то тотчас же пожалеет об этом и постарается исправить дело.
Затем отец Жозеф подробно описал деятельность бойцов, организованных и возглавленных Куканом, так называемых веритариев, верных служителей справедливости и, как о том свидетельствует само их название, правды. Папа, слушая его, тщетно старался понять, зачем старый плут все это ему выкладывает и куда он гнет, столь панегирически восхваляя Кукана. Отгадать это хотелось папе прежде, чем скажет сам отец Жозеф, — но так и не отгадал, ибо для того, чтобы угадать мысли отца Жозефа, логики и ума, хотя бы и самого проницательного, было недостаточно; для этого требовался дар ясновидения. А отец Жозеф продолжал:
— Чистота намерений, выказанная Пьером де Куканом во всех его действиях, его сверхчеловеческое мужество и проницательность, проявленные, как известно Вашему Святейшеству, уже давно, еще прежде, чем он ступил на ниву этой войны, — все это сильно увлекло короля, и замыслы его, которыми он хотел исправить ошибку, допущенную им, когда он прогнал Пьера, а точнее, герцога Страмбы, были поистине величественны. То обстоятельство, что смерть навсегда выбила меч из рук короля и замкнула его уста, не должно иметь решающего значения, по крайней мере в данное время, ибо написано: «Страх пред героями был в стане живых». Еще не истлело тело короля-рыцаря, и страх перед волей его еще не улегся со стихшим ветром, не унесен в море отливом, и звук его голоса не отзвучал в ушах оставшихся. К этому обнадеживающему выводу привела меня краткая беседа со шведским канцлером Оксеншерной, который временно принял бразды правления, для чего годится лучше кого-либо другого, ибо более двадцати лет состоял другом и советчиком усопшего короля. Так вот, сей разумный, трезво мыслящий муж заверил меня в твердой решимости продолжать начатое Густавом Адольфом и ни в чем не отступать от его идей и идеалов. Замечу, что это может быть сущей правдой, по крайней мере в данное время, когда телесная оболочка рыцарственного короля еще не стала жертвой прожорливости червей.
Непоседливый, подвижный папа при последней фразе отца Жозефа начал ерзать на троне и фыркать носом в знак нетерпения и скуки.
— Не будем отклоняться, — сказал он. — Какие замыслы питал Густав Адольф относительно Пьера де Кукана?
— Он хотел посадить его на чешский трон, другими словами, сделать королем Чехии, преемником великих Премысловичей, и увенчать его голову короной святого Вацлава.
После довольно долгого молчания папа вполголоса произнес:
— Managgia! Capperi! Caspita! Finocchi! Cazzo!
Последнее из папских словечек вызвало шумок ужаса и изумления в толпе высокопоставленных клириков, усердно подслушивавших за дверью, ибо слово сие можно найти только в очень подробных словарях, да и там оно помечено предостерегающей буквой «в», что означает «вульгаризм». Но отец Жозеф и бровью не повел. Он только сказал:
— Сдается, Ваше Святейшество удивлены.
— Да, мое святейшество удивлено, потому что мое святейшество не привыкло, чтобы над ним подшучивали! — вскричал папа. — Да ведь этот человек — бандит, которому уже улыбались две дюжины виселиц! Честный, правдивый, знаю, знаю, все это мне известно, да что толку, когда он — бродяга, разбойник, грабитель!
— Что отлично рекомендует его для ношения королевской горностаевой мантии, — возразил отец Жозеф. — Нет светских владык — за исключением, bien entendu , королей Франции, — которые не происходили бы от пиратов и бандитов. Пиратство и бандитизм — ремесло рискованное, ведущее, как верно заметили Ваше Святейшество, к виселице, а также к упокоению на морском дне или гибели под копытами взбесившихся лошадей, — но иногда, правда редко, и к королевским тронам; и не потому, что быть королем — позорно и достойно профессиональных негодяев и убийц, а потому, что твердая рука с большим успехом держит скипетр, чем слабая; а пираты и бандиты, как правило, не слабаки. Великий соотечественник Вашего Святейшества, знаменитый Макиавелли, не строил себе никаких иллюзий на сей счет. И имя рыцарей из Габихтсбурга, то есть Ястребиного замка, давних предков нынешних Габсбургов, совсем не свидетельствует о том, что это были люди тихие и мирные, распространители Божьей славы и благочестивая опора бедных и нуждающихся. Готов спорить, то были рыцари-разбойники, которые нападали на купеческие караваны и убивали путников. Ну, а теперь, когда их могущество превысило всякую разумную меру, так что они представляют угрозу не только суверенитету Италии и папской власти, но и всем справедливым претензиям и интересам Франции, теперь, когда пал самый мощный их противник, шведский король, — кстати, потомок морских разбойников, — теперь было бы горькой ошибкой препятствовать осуществлению идеи, которую король-рыцарь возымел задолго до своей гибели и радостно лелеял как самую светлую, сердцу любезную мысль, и возражать против коронования герцога Страмбы чешским королем только потому, что он, в эти развращенные времена, стал во главе горстки храбрых воинов, дабы с мечом в руке защищать упадающий, затоптанный в прах принцип человечности.
Эту блистательную речь отец Жозеф выпалил единым духом с интонацией непоколебимой уверенности, какую сообщает словам сознание обоснованности и бесспорности высказываемого;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139