Петр старался запомнить порядок, в котором размещались все эти невинные знаки человеческих трудов, — ведь если бы ему пришлось возвращаться по этому лабиринту, то без проводника и без ориентиров он наверняка заблудился бы. Так поспешал он за Мартином, в подлости которого ни минуты не сомневался. Внезапно заговорил внутренний голос, который не раз выручал Петра в крайних ситуациях; и этот голос сказал ясно: «А теперь — остерегись!»
Случилось это в то самое мгновение, когда Петр увидел в углу у стены небольшой мешок, наполненный чем-то, что могло быть и перьями, и отрубями, и песком; в общем, предмет столь же безобидный, как и любая из вещей, забытых каменщиками, — например, как доска, заляпанная известкой, осколок пивного кувшина, погнутый гвоздь или огарок свечи. Да Петр не сразу и понял, перед чем именно предостерегает его внутренний голос, какую опасность представляет этот приятно вздутый мешок, каким образом он мог бы послужить предполагаемому предательству проводника. И Петр мысленно ответил внутреннему голосу: «А что может случиться?» — но сформулировать этот вопрос он успел лишь один раз, тотчас же сам найдя ответ.
Ибо Мартин остановился и, подняв фонарь, сделал знак Петру поступить так же.
— Слышу шаги, — прошептал он. — Кто-то идет за нами.
«Видишь, что я говорил! — сказал внутренний голос Петра. — Вот оно!»
Дело в том, что Петр не слышал никаких шагов, а значит, ничего не слышит и Мартин, ведь не могло того быть, чтоб его слух был острее; стало быть, его притворная обеспокоенность — всего лишь подготовка к какой-то пакости. Так оно и было. Подчиняясь правилам игры, Петр, словно поверив Мартину, остановился и оглянулся через плечо в ту сторону, откуда якобы доносился звук шагов, хотя никаких шагов слышно не было; но, оглядываясь, он не переставал следить за Мартином уголком глаза, а главное — внутренним взором, могучей силой, сопровождавшей всегда его внутренний голос. Мартин же быстро схватил мешок, перевязанный так низко, что его удобно было ухватить, как за рукоятку дубинки, и сильно размахнулся, намереваясь оглушить Петра по голове, — но не оглушил: Петр успел перехватить его руку.
— Осторожней, парень, — сказал он. — Не впервые держу я тебя за руку, вспомни только Черный лес, и ты поймешь — со мной шутки плохи.
Мартин попытался ударить Петра ногой по голени и одновременно вырвать руку, но Петр сжимал ее все сильнее и сильнее. Обезумев от боли, Мартин разбил фонарь об стену, и Петр, неожиданно очутившись в темноте, ослабил тиски; Мартину удалось было выскользнуть, но Петр тотчас ухватил его за плечо.
— Отпусти! — простонал Мартин. — Не то заору, а люди Вальдштейна налетят, как шершни!
Это было хорошее, полезное предупреждение, его надо было взять в расчет. Поэтому Петр, не видя другого выхода, ударил Мартина в темноте ребром ладони по тому месту, где предполагал его висок. Петр был в полной своей силе, а в натуре Мартина не было ничего от качеств гориллообразного личного телохранителя Вальдштейна, с которым Петр, как мы помним, два года назад схватился в доме Кеплера. Одного удара хватило, чтобы Мартин лишился сознания, а очнувшись, испытал бы жестокую головную боль. Однако незавидным стало и положение Петра, очутившегося без проводника, в полной темноте, в подземелье дворца одного из могущественнейших владык Европы, который неизвестно почему сделался Петру врагом. У Петра не было даже кресала, чтобы высечь огонь и зажечь огарок в разбитом фонаре. Не зная что делать, он опустился на колени у тела предателя — и тут ему показалось, будто он слышит вдалеке какие-то смутные голоса. Не исключено и даже очень вероятно, рассудил Петр, что Мартин, прежде чем оглушить, довел его до какой-то цели, до какого-то выхода — чтоб тащить было не так далеко. Зная по опыту своей беспокойной жизни, что лучше встретить лицом к лицу хотя бы и величайшую опасность, чем согнуться под бременем нерешительности и ничего не предпринимать, он без колебаний поднялся с колен и, шаря рукой по стене, пошел на голоса, будь то голоса людей или дьяволов.
ЧЕЛОВЕК В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ
Если там были не дьяволы, то уж никак и не разумные человеческие существа: их слова — Петр уже начал различать их — лишены были всякой логики, и смысла, и порядка; какие-то числительные, сопровождаемые глухими ударами словно по барабану, часто повторяемое слово «жулик», а затем — рев, то ли торжества, то ли злости, да еще какие-то загадочные присловья вроде «то-то грому по всему дому», «тряхни мошной» и тому подобное. Постепенно Петр понял, что там играют в карты; двое картежников режутся в так называемого «жулика», самую идиотскую из всех карточных игр, когда-либо изобретенных, зато весьма подходящую для солдат в лагере или в поле накануне битвы, когда невозможно сосредоточить внимание на тонкостях более изощренных игр.
Петр нащупал скобу двери, из-за которой проникали голоса и слабая полоска света, рывком распахнул ее и ворвался внутрь. Человек безусловно бесстрашный и ко многому привыкший, он тем не менее ужаснулся, словно его облили ледяной водой: помещение, в которое он ввалился, сводчатое, освещенное факелом, воткнутым в железный кронштейн, было, вне сомнений, застенком, оборудованным орудиями пыток, притом совершенно новенькими, чистыми, только что из рук искусных умельцев, изготовивших их и украсивших для пущего устрашения жуткими рожами чертей и рельефными изображениями всяких рогатых чудовищ. В остальном обстановка была довольно комфортабельна, был здесь очаг, только что погасший, но возле него стоял ларь, наполненный поленьями и растопкой, а вдоль голой стены тянулся ряд прекрасно обитых кресел, вид которых не мог не напомнить Петру давнего пребывания в Бастилии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139