Более того, папа подумал, до чего же туп и лишен чувства прекрасного Тосканский эрцгерцог, если из него с большим трудом удалось вытянуть такое скудное и вульгарное определение, как «бравый молодец». Петр Кукань в свои зрелые годы и впрямь был молодцом весьма бравым, только в чертах его лица уже ничего не осталось от ангела-воителя, как некогда в юности; теперь это было лицо воина, закаленного невзгодами жизни и твердо решившего умереть отнюдь не в постели! Ему исполнилось тридцать пять лет, хотя сам он признавал за собой лишь тридцать два, отказываясь засчитывать три года, проведенные под землей. На вид же ему можно было дать не больше тридцати. Страдания, труды и опасности старят человека, но, если они по-настоящему интересны, то и молодят тоже. А приключения Петра представляются нам до того интересными, что мы пишем о них уже третью книгу.
Петр стоял перед папой, прямой, высокий, красивый, с безупречной военной выправкой, — но лицо его было серьезно, без той божественной улыбки, о которой упоминал бедняжка Камилло, и даже вовсе без всякого выражения, если не считать оттенка вежливой отчужденности.
— К услугам Вашего Святейшества, — произнес Петр. Противоречие между этими словами и неподвижным лицом разгневало папу, и он заговорил резко:
— Еще бы он не был к услугам моего святейшества, когда оно вздумало призвать его для доверительной аудиенции! К услугам, к услугам… Очень мило с его стороны, однако непохоже, чтобы он так уж рвался к этим самым услугам, дождаться не мог. Что вы делали эти семь лет, что я вас разыскиваю, в каких преисподних скрывались?
— Не осмелюсь утомлять Ваше Святейшество перечислением и описанием своих малозначащих действий, заполнивших эти семь лет, когда Ваше Святейшество, как я впервые слышу, изволили меня разыскивать. В пример и доказательство ничтожности событий, через которые я прошел в этот период моей жизни, упомяну хотя бы, что в течение некоторого времени я был сиу.
— Сиу — что это?
— Племя североамериканских индейцев.
— Но почему же вы не приняли участия в этом?
— Смею ли спросить Ваше Святейшество — в чем?
— В войне, в европейской войне! Почему вы, сумевший захватить власть над Османской империей, не сделали в этой войне карьеру, подобно вашему земляку Альбрехту из Вальдштейна, который до войны был ничем, а во время нее стал могущественным властителем? Мог ли я предполагать, разыскивая вас, что вы закисли в идиотской гвардии Тосканского герцога? Что с вами случилось? Здоровы ли вы?
— Я здоров. Но меня постигло нечто худшее, чем болезнь: жизнь моя утратила цель и смысл.
— И почему же, осмелюсь спросить? Что же это были за смысл и цель, которые вы изволили утратить?
— Предотвратить эту войну, в которой, по мнению Вашего Святейшества, мне надлежало бы участвовать и сделать на ней карьеру. То, что я совершил в Турции, было одной из моих попыток, но судьба насмеялась надо мной, да так, что я не только не предотвратил войну, но даже и не узнал о том, что она началась.
— Потому что сидели в замке Иф.
— Да, поэтому. А когда я вышел на свободу, война была уже в разгаре. Нет, Ваше Святейшество, я не принял в ней участия, потому что обе воюющие стороны отвратительны мне в равной мере, и католическая, и протестантская. Я пришел к выводу, что нет ремесла более позорного, чем военное. Но так как никаким иным ремеслом я не владею, то, вернувшись недавно на свою вторую родину, в Италию, я и принял службу как можно более скромную и непритязательную. Таков, Ваше Святейшество, мой ответ на Ваш вопрос, и такова моя исповедь.
— Ладно, прочитайте пять раз «Отче наш» и пять раз «Во здравие» и получите от меня отпущение грехов, — сказал папа. — То, что вы сказали в лицо главе католического христианства — будто католическая воюющая сторона вам так же отвратительна, как и протестантская, — право же, достойно Пьетро да Кукана: произносить невероятные дерзости — ваша привилегия правдолюбивого безумца. Однако в ваших выводах есть кардинальная ошибка. Эта война давно уже ведется вовсе не вокруг религиозных вопросов, а вокруг вопросов могущества и политических целей. Пример: я, глава католической церкви, — противник католиков Габсбургов. Католическая Франция, точнее кардинал Ришелье, вступает в переговоры с протестантом шведом. Мой предшественник, чьим любимцем вы были, радовался поражению протестантской Чехии, но если бы он не умер тотчас вслед за этим, то перестал бы радоваться.
Папа встал и стремительно заходил по залу легкими, упругими шагами отлично тренированного ходока.
— Да, да, мой милый, так уж оно и есть, — говорил он на ходу. — Когда сталкиваются мирские цели двух государств, религиозные моменты отступают на второй план; земные интересы куда сильнее интересов духовных и загробных; cosi e la vita. Правда, случалось порой, что властитель предпочитал жертвовать своей страной и своим народом, чем хотя бы на пядь отступить от своего долга перед Господом. Такое поведение мы по праву считаем похвальным; последствия, естественно, бывают катастрофическими. Хорошенько запомните эти мысли, молодой человек: они редкостны. Какова в конечном итоге моя цель? Сейчас скажу. По вашему мнению, обе воюющие стороны одинаково мерзки. Ошибаетесь. Мерзки только Габсбурги, и если их затопчут копытами и повергнут в прах, — война не была напрасной.
— Подобные замыслы были и у меня, — сказал Петр, — когда я тринадцать лет назад отправился во Францию, чтобы лишить власти королеву-регентшу, которая держала руку испанских и австрийских Габсбургов. Но меня поражает, что и Ваше Святейшество думают так же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139