Поэтому необходимо лишить белых возможности отдавать приказы от имени сапа-инки. Они управляют его именем, но когда его уже не будет в их руках, они не смогут на него ссылаться.
— Они очень бдительны, — прошептал Синчи. — Трудно будет бежать.
— Меня им не устеречь. Я оставлю им свое тело, но душа моя еще сегодня отправится к предкам. Я плохо поступил, послушавшись белых и отдав им свое имя, чтобы они обманывали им народ. Теперь боги открыли мне глаза. Так нужно и так будет. — Тупак-Уальпа движением руки прекратил нарастающий гул ужаса и протестов. — Боги дали мне знак, который я понял. Воин и властитель — это не одно и то же. Я не обращаюсь в бегство, я лишь защищаю честь сапа-инки. Синчи, ты еще раз разошлешь часки со словами: сапа-инка Тупак-Уальпа отправился к предкам, дабы не подчиняться белым. Любой приказ, отданный с этой минуты от имени сапа-инки, является лживым. Не повинуйтесь приказам, рассылаемым белыми людьми. Белые — это враги, белые — это позор, белые — это погибель.
— Я разошлю эти слова, сын Солнца, — медленно и угрюмо ответил Синчи.
Сын Солнца уходит к предкам, теперь, наверное, нужно идти вслед за ним либо же… либо жевать листья коки до полного отупения. Как теперь разыскивать Иллью, к кому обращаться за помощью?
Глава тридцать пятая
Лагерь инки Манко был расположен в долине реки Апуримак среди лесной чащи. Белый конус Коропуны по утрам розовел вдали, к вечеру становился темнее, приобретал фиолетовый оттенок. Горцы предсказывали погоду по облакам, клубившимся на склонах могучего вулкана.
В тот день, когда Синчи добрался до лагеря, конус горы не был закрыт тучами. Закат был ясным и золотистым, что обещало устойчивую, жаркую погоду.
Синчи должен был долго и подробно отвечать на вопросы охраны, а потом — какого-то молодого воина с суровым лицом, прежде чем его провели к палатке инки Манко. Резиденция уже прославленного вождя была обычным воинским шатром и только находилась поодаль от тесно стоявших друг подле друга остальных шатров — на небольшом пригорке, прямо над рекой. Вход охраняли часовые, вооруженные топорами и копьями.
Синчи очутился перед молодым, щуплым мужчиной и без колебания склонился перед ним, как перед властелином, хотя на нем были обычные доспехи, на голове — солдатский шлем и даже в ушах — лишь небольшие, легкие кольца. Но взгляд и манера держаться сразу же выдавали повелителя.
— Кто ты и с чем прибыл? — спросил воин спокойно. А Синчи подумал, что если бы в этом голосе зазвучал гнев, то он предпочел бы услышать ильяпу, предвещающую землетрясение.
— Зовут меня Синчи, великий господин, я был часки-камайоком при сыне Солнца Атауальпе и при сыне Солнца…
Он замолчал, смутившись. Ведь он говорит с братом Уаскара, который сражался с Атауальпой.
— И при сыне солнца Тупаке-Уальпе, — невозмутимо докончил за него Манко. — Чего же ты ищешь в моем лагере?
— Откуда ты сейчас пришел? — вмешался какой-то жрец.
— Из лагеря белых, о почтенный,
— Где сейчас эти белые?
— Я ушел из Айякучо. Сегодня они, наверное, уже подходят к Куско.
Манко не дрогнул и спокойно сказал:
— Ты говоришь правду, я уже знаю об этом. Зачем ты пришел?
— Великий господин, меня послал преподобный Масомати, который теперь уильяк-уму…
— А прежний уильяк-уму?
— Его нет в живых, великий господин.
— Чаракас?
— Нет в живых, великий господин.
— Рапачи?
— Нет в живых, великий господин.
— Это нам известно, — снова вмешался суровый жрец. — Но мы ничего не знаем о тебе. А вдруг ты предатель? Кто в нашем лагере может знать тебя?
— Я его знаю.
Синчи, пораженный, быстро обернулся и сразу же низко склонился, радостно улыбнувшись. Главный ловчий Кахид, на этот раз в воинских доспехах, как и все, кроме жрецов, смотрел на него проницательно, но дружелюбно.
Манко кивнул головой и тихо спросил:
— Ты его знаешь? Как его зовут и кто он такой?
— Он сказал правду. Зовут его Синчи. Был часки, на охоте спас жизнь сапа-инки Уаскара и за это был назначен камайоком.
— А потом служил Атауальпе?
— Да, великий господин. Это он вырвал копье из рук Уаскара, когда тот замахнулся на Атауальпу.
— Почему ты это сделал? — Манко обратился к Синчи; на этот раз в его голосе послышались резкие, почти металлические нотки.
Гонец затрепетал, но ответил быстро и смиренно:
— У сапа-инки Атауальпы на голове была повязка и перья птицы коренкенке…
— Ага, повязка и перья… Поэтому ты начал служить Атауальпе, а потом даже и Тупаку-Уальпе, потому что у него тоже были повязка и перья, хотя и возложенные белыми. Не так ли?
— Да, великий господин…
— Что ты знаешь об этом человеке? — спросил Манко ловчего.
— Он один из тысячи. Кому служит, служит преданно, Уважает знаки власти и повинуется отдающему приказания.
— С чем ты все-таки прибыл сюда? — Манко снова обратился к Синчи.
— Меня послал преподобный Масомати с вестью о смерти сапа-инки Тупака-Уальпы. Он сказал, что ты, великий господин, будешь теперь властителем всего Тауантинсуйю.
Инка Манко испытующе посмотрел прямо в глаза Синчи. Потом начал говорить, внимательно обдумывая каждое слово:
— Надо, чтобы ты знал и пусть знает весь народ, что сказал оракул Золотого храма с острова Солнца на озере Титикака. Я должен надеть повязку и священные перья птицы коренкенке и спасти Тауантинсуйю. Я вынужден был уступать белым, потому что у меня не было перьев. Но теперь пришла весть из Арекипы, что на склонах белой горы Мисти найдено гнездо священной птицы, и часки уже несут мне перья. Теперь я пойду в Куско, покорюсь белым и приму повязку из их рук.
— От белых? — Синчи был поражен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98