Но внезапно с другой стороны, от городских стен, донеслись какие-то крики. Раздались выстрелы, дым окутал место побоища.
Перекрывая шум битвы, индеец-воин что-то прокричал своим соратникам, и Альмагро, который уже немного знал язык кечуа, потрясенный, поднял своего коня на дыбы.
— Сапа-инка убит! Спасайтесь! Сапа-инка убит!
И мгновенно войско Манко, дисциплинированное и вышколенное, превратилось в охваченную паникой, безвольную толпу. Индейские воины бежали кто куда и без всякого сопротивления сдавались в плен.
Никто уже не видел, что радужный штандарт все еще реет над группой инков, никто не узнавал Манко, пытавшегося преградить беглецам дорогу, никто не слышал его приказов и проклятий. И наконец обезумевшая толпа опрокинула властелина, втаптывая в пыль священные перья птицы коренкенке…
Глава сорок вторая
Синчи, напрягая последние силы, добрался до крепостных ворот. Саксауаман, самую сильную крепость в стране, Синчи видел так близко впервые. Ее контуры четко рисовались на вершине холма. Круглые башни, высокие, массивные стены, сложены были из каменных глыб столь громадных и столь плотно пригнанных друг к другу, что они надежно противостояли самым сильным землетрясениям. За ними виднелись соломенные крыши домов и храмов. Соломенные крыши. Ибо мудрость веков и опыт поколений учили, что в стране, где бог Земли часто проявляет свой гнев, такая крыша лучше всякой иной.
Синчи об этом не думал, но он невольно вспомнил, с какой легкостью испанцы поджигали такие крыши. Они делали это с наслаждением и заливались радостным смехом, когда вталкивали или бросали пленников в пылающий дом. За сопротивление, за мужество, проявленное в схватке, за что угодно. Или даже без всякого повода.
Они выкрикивали при этом какие-то странные слова:
— Auto de fe! Auto de fe!
Синчи невольно оглянулся. Но дорога в сторону Куско, широкая, прямая, была пустынна. Даже большие ламы белых люден измучены и не преследуют его по пятам.
Синчи объяснил страже у крепостных ворот, что прибыл по важному делу, и приказал тотчас же проводить его к коменданту крепости. Когда тяжелые ворота закрылись за ним и он очутился за стенами, Синчи вдруг ощутил смертельную усталость. Он шел медленно, пошатываясь, думая о том, что будет не в состоянии произнести ни слова. И только тут он как бы заново осознал весь ужас доставленного им известия.
Кахид, бывший ловчий, сразу узнал Синчи, но, видя в каком он состоянии, ни о чем не спрашивал, а приказал подать ему воды с соком агавы и молча ожидал.
Только когда Синчи отдышался и утолил жажду, он спросил:
— С чем прибыл ты столь поспешно, и почему сам, а не прислал часки? Пожалует ли сюда сын Солнца, чтобы здесь отпраздновать победу?
— Сын Солнца не прибудет сюда, — хрипло прошептал Синчи. Он медленно размотал тряпки, которыми под плащом была обернута его левая рука, и показал воину свое плечо. Из двух ран — видимо, плечо было пробито навылет — еще сочилась кровь.
Кахид нахмурил брови.
— Был… штурм? Куско взят?
— Штурм был, — через силу вымолвил Синчи. Усталость окончательно одолела его, глаза закрывались сами собой, и он плохо видел. Плечо невыносимо ныло, в голове помутилось, он не мог собраться с мыслями. — Да, был штурм. Воины уну Юнии уже взбирались на стены. Но…
— Говори, — твердо бросил Кахид. Лицо его словно превратилось в застывшую мертвую маску. Лишь глубокие, твердые борозды по обе стороны рта удлинились и как бы сделались еще глубже. Взгляд словно окаменел.
— О достойный, боги не позволили. Пожалуй… Пожалуй, бог белых, которого они носят на этом странном дереве, оказался могущественнее наших. Ведь наши воины были уже на крепостной стене, уже замолкали громы, которые белые мечут в клубах дыма, уже Хьюденоги, тот, что носит над сапа-инкой большое знамя, начал размахивать им, подавая сигнал для общего штурма, когда с тыла подошел новый отряд белых.
— Белые? С тыла? Откуда? Ведь их убивают всюду, где только обнаружат.
— Это так, о достойный. Пожалуй, одному Супаю известно, откуда появились эти белые. Но они ударили… Гремела… ильяпа. Ты знаешь, как бывает, когда белые сражаются. Земля начинает дрожать, столько громов они мечут.
— Знаю. Даже здесь было слышно. Ветер доносил до нас отзвук битвы.
— Я слышал о бурях на Укаяли, на Мараньоне… Даже там реже гремят громовые раскаты. Сын Солнца… Сын Солнца не дрогнул. Но белых невозможно было сдержать. Их огромные ламы…
— Знаю, — прервал его Кахид. — Рассказывай дальше.
— Сын Солнца немедленно вызвал воинов из Коропуны.
— Он больше всего любит их и полагается на их мужество.
— Это именно так, достойный. Сын Солнца сам повел их. Однако внезапно все разлетелось в прах. Они разбежались. Как стадо гуанако, когда в самую середину его ворвется капак-тити.
— Что же случилось? Разве бог Солнца…
— Нет. Солнце сияло так, как и сейчас. Только внезапно раздался крик, что… — Синчи понизил голос, — что сын Солнца убит.
Борозды на лице Кахида сделались еще глубже. Глаза тревожно вспыхнули.
— Разве так и случилось?
Синчи заколебался. Подавил спазму.
— Нет… не знаю, о достойный. Когда раздался этот крик, сын Солнца был жив и стоял во главе войска. Потом, потом его сбили с ног, он упал… А потом я не знаю. Пусть Инти, бог Солнца, тотчас же сожжет меня, я не знаю.
— Как? Ты не знаешь, уцелел ли сын Солнца? Что же такое произошло?
— Не знаю, — хмуро повторил Синчи. — Достопочтенный, никто не знает этого. Потому что войска уже не существует. Нет ни двора, ни инков при сыне Солнца, ничего нет. Кто не успел уйти, тот погиб или стал невольником. Это конец, конец… конец… — голос Синчи перешел чуть ли не в крик, потом сорвался, превратившись в хриплый шепот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98