Князь схватился за ручку двери, но та выскочила из руки, и перед ним
на пороге выросла человеческая фигура. Князь не успел отступить. По ногам
что-то больно ударило. Огромный пятнистый пес протиснулся, оттесняя в
сторону, и, грозно рыкнув на Князя, оскалил мокрую пасть.
- Не привык уступать, боярин? - сказал человек, входя. - Фу, псина! К
ноге! Боярин тебя не тронет.
Князь перевел дух.
- Павловна, нам борща. Со дна набирай, погуще. И собачке моей костей.
Человек прошел в помещение, не отрывая от Князя глаз. Князь сделал
шаг, чтобы выйти, пес рванулся к нему, но, обежав вокруг ног, не тронул, а
лег у двери.
- Сторож, - усмехнулся вошедший. Черный кожаный плащ блестел на нем,
как железный.
- Давненько столичного духа не нюхивали. - Он вытащил из карманов
руки - две красные костистые пятерни, - и растер их, словно с мороза. -
Москва или Питер, боярин?
- Петербург.
- Значит, боярин, наше маслице приехали кушать? Оголодали, небось, в
своем Петербурге? Павловна! Новость слыхала? Питерские объедалы приехали.
Пес лежал на пороге. Князь смотрел то на пса, то на человека в плаще.
Тот молча раскачивался на каблуках, и по лоснящейся коже плаща сновали,
словно живые, синие электрические пауки.
- Константин Афанасьевич, - крикнула ему повариха. - Как там мой
холодильник?
- Что? - Человек рассеянно обернулся. Повариха открыла прилавок и
вынесла в зал заставленный широкий поднос. Человек кивнул: - Будет тебе
холодильник.
- Ох! - Повариха опустила поднос на стол. Груда темных костей лежала
между тарелок.
Человек в кожаном облизнулся.
- Ты шестая на очереди. Идешь в списке сразу после начальника штаба
ГО товарища Петроченки.
Князь все ждал, когда же он отведет собаку. Пес лежал, как колода,
только лиловый язык дрожал на острых клыках. Человек в плаще уже ел,
ссутулившись над глубокой тарелкой. Прямо руками, без остановки, он
выхватывал из густоты мокрые большие куски, пропихивал их до самого горла
и тут же выдергивал руку, чтобы не откусить кисть.
- Собака! - окликнул он наконец пса. Собака раскрыла пасть, и кость,
перелетев над столами, хрустнула на железных зубах.
- Павловна, отнеси.
Повариха стряхнула кости с подноса себе на передник и молчком прошла
мимо Князя. Пес закопался мордой в гору сырых костей, но с Князя глаз не
спускал. Князь дернулся, заныла нога, пес рявкнул переполненной пастью и
тут же вскинулся для прыжка. Князь замер, но пес не прыгнул. Жадно и сыто
урча, собака набивала живот. Затравленным взглядом смертника Князь смотрел
на пиршество зверя. Пес проглатывал кровавую пищу, груда костей таяла на
глазах, летела костяная мука, и Князь подумал тоскливо: не он ли у зверя
на очереди, когда тот догложет все до конца.
Над тарелкой чавкал хозяин. Лицо его пошло пятнами, плащ топорщился
на узкой спине, и был он похож на стервятника, дорвавшегося до дармовой
мертвечины.
Неожиданно хруст замолк. Пес закашлялся, подавившись. Князь взглянул
на порог и обмер. Перед самой собачьей мордой, скрюченная и потемневшая,
лежала кисть человека. Часть пальцев была обглодана, а на фаланге на
безымянном блестело золотое кольцо.
Рубашка на Князе взмокла. Не понимая, что делает, он рванул ее на
груди. Камешек, что лежал в кармане, выпал со стуком на пол и покатился
между столами. Следом выпала книга.
Человек за столом вскочил. Лицо его помертвело. Он съежился и стал
пятиться, медленно и с опаской. Пес жалобно скулил у порога. Теперь вместо
грозного зверя перед Князем дрожал щенок. Поджимая хвост и повизгивая, он
бросился хозяину в ноги. Тот споткнулся о тело собаки и с грохотом
повалился под стол. Одновременно солнечные лучи пробились сквозь облачную
завесу и ярко осветили столовую. Дорога была открыта.

4
С улицы, с балкона напротив, тоскливо блеяла балалайка. Солнце опять
пропало. Константин Афанасьевич Тимофеев тяжело приходил в себя на стуле.
В ногах лежал верный пес, а старуха, стуча зубами, суетливо ползала на
полу.
- Шумно... Откуда шум? Убрать.
Пес в два прыжка выскочил через дверь на улицу и спустя минуту
вернулся. Балалайка на балконе умолкла.
- Плохо, Павловна, плохо.
Старуха ни жива ни мертва приоткрыла щербатый рот.
- Батюшка, да они ж ничего не поняли.
- Не поняли... Я кость свою застудил, на холодном полу лежавши.
Пойдем, кончай мельтешить. - И расцепив пальцы, он с силой вонзил их в
стол и проскреб на дереве борозды. - Собака, охраняй вход.
Они прошли через кухню мимо газовых языков огня. В стене за стопой
кастрюль притаилась незаметная дверь. Тимофеев поддал ногой и железная
баррикада рухнула.
- Ты оставайся здесь, - сказал он, не оборачиваясь, старухе и пальцем
нарисовал на створке корявую букву Т. Дверца его впустила. Впустила и
сразу же приросла к стене.
Тусклая капля лампы едва освещала место, но Тимофеев здесь не газету
собрался читать. Он обошел колоду с торчащим из нее топором, походя
пересчитал железные метлы и рукавицы, и стоящие в углу у стены литые
чугунные сапоги - заметив один обколотый, нахмурил брови и хмыкнул, -
постучал по детскому гробику, послушал, что ответила пустота, кивнул,
прошел дальше мимо ввинченных в потолок крючьев, с которых свисали чучела
обезьяны и филина, вошел в угрюмую тень еще одного гроба, большого,
стоящего на торце у стены, и молча отвалил крышку.
Лицо его обдало сыростью. Сбегая между мшистых камней, вниз мимо
низких елочек уходила тропа.
1 2 3 4 5