«Какие у него были мотивы, — думал я, — что значила его презрительная ирония?» И я решил при первой же возможности добиться от него объяснений.
Мартин Белькастель, ввиду предстоящего долгого отсутствия, большую часть дня был занят приведением в порядок своих дел. Он написал два письма, что удалось ему, по-видимому, с большим трудом, так как его мускулистые руки были приспособлены больше для шпаги, чем для пера.
После легкого обеда, приготовленного Николя, я поставил свой стул к узкому высокому окну и стал наблюдать уличную жизнь: мальчики мясных, бакалейных лавочек с улицы Де-Ломбард, грумы, лакеи и много другого народа сновало туда и обратно, все куда-то торопились, все были заняты своими делами.
Однако скоро мне это надоело и, откинувшись на спинку стула, я стал созерцать тонкую полоску неба, видневшуюся над крышами домов. Солнце давно уже исчезло за серыми тучами, и темное, хмурое небо указывало на приближение ночи. Время тянулось медленно. Вдруг я услыхал где-то вблизи голоса. Я выглянул из окна в соседний сад. Две дамы гуляли взад и вперед по вымощенной камнем дорожке, которая вела от одного до другого конца небольшой ограды. Одна из них, довольно полная, была, без сомнения, компаньонкой или горничной.
Но зато вторая! Как страстно мне захотелось очутиться в этом саду. Как возненавидел я события сегодняшнего утра, заставившие меня прятаться! На ней был длинный синий плащ, из-под которого во время ходьбы выглядывали маленькие ножки. Она была печальна и молчалива, компаньонка же не переставала болтать. Очевидно, напряженность моего взгляда заставила молодую девушку поднять свою гордую головку и посмотреть на окно, у которого я сидел, и я застыл, как олух, никогда не видавший женщин. И правда, такой я еще никогда не видел: гасконские девушки не могли с ней сравниться. На один миг наши глаза встретились, и дрожь пронизала меня до мозга костей. Вид мой, должно быть, рассмешил ее, потому что она слегка улыбнулась. Вскоре они удалились в дом, но, поднимаясь по лестнице, она обернулась и снова посмотрела на мое окно, и я на одно мгновение ясно увидел ее прелестную, нежную головку на стройной круглой шейке. С этой минуты мое сердце было потеряно.
Посмотрев в направлении стола, где Мартин трудился над своим писанием, я заметил устремленный на меня его задумчивый взгляд. Робким голосом, боясь его насмешек, я спросил, кто живет по соседству.
— Граф де ла Коста, — ответил он с легкой насмешкой в глазах, — а молодая дама, — прибавил он, — его племянница, мадмуазель де ла Коста.
— Она очень хороша, — только и мог я произнести, смущенный догадливостью Мартина. Мартин засмеялся.
— Такого мнения все молодые люди, — ответил он. — Она пользуется большим успехом в Париже, но никто еще не добился ее внимания, включая и молодого Роже де Меррилака, чьи поместья находятся вблизи поместий ее отца. Говорят, она выйдет замуж только по любви. Де ла Коста богатый и могущественный род. Не устремляйте в эту сторону своих взоров, мой милый Блэз: это приведет только к разочарованию.
— Я не буду устремлять своих взоров ни в каком направлении некоторое время, — заметил я угрюмо, — разве только на девушек-дикарок в Новом Свете.
— Однако не приходите в отчаяние, — заметил Мартин. — Де ла Коста, отец молодой дамы, один из наших приверженцев, намерен поселиться в Новом Свете, как только колония успешно обоснуется там. Я имею эти сведения от его брата, которого я знаю уже много лет. Таким образом, вы будете иметь удобный случай испытать свое счастье в этом направлении, если это вам так приятно.
После этого Мартин вернулся к своему писанию, а я к своим размышлениям.
Я сидел, откинувшись на спинку стула, погруженный в тяжелые думы; день сразу показался мне еще более мрачным, и я искренне проклинал свое решение пуститься в этот далекий неведомый путь; у меня уже не было желания увидеть этот Новый Свет, по-видимому, бесплодное и бесполезное место; теперь мне хотелось оставаться во Франции. В этих мрачных и противоречивых мыслях я провел остаток дня.
Наконец, стемнело, и мы пустились в путь. Мартин Белькастель и я, — бок о бок, Николя позади нас. Мы ехали молча по улицам города, делая бесчисленные повороты и изгибы по кривым переулкам. Небо было пасмурно, непроницаемая темнота окутывала нас, и я удивлялся той уверенности, с какой мой товарищ пробирался по запутанным поворотам узких улиц. Для наблюдателя со стороны мы должны были казаться заговорщиками, скрывающимися после каких-нибудь дурных дел; закутанные от холода в тяжелые плащи, со шляпами, надвинутыми на самый лоб, мы действительно могли показаться таинственными и преступными личностями.
Минуя разбросанные окрестности города и выйдя на широкую большую дорогу на запад, мы попали под холодный мелкий дождь. Я не переставал думать о молодой девушке, которую видел в саду, и в конце концов почувствовал раздражение против своего друга, против Нового Света, против путешествия — против жизни вообще. В таком настроении я ехал всю ночь под звуки скрипящей кожи седла, под шум дождя и стон ветра в оголенных ветвях высоких деревьев, тянувшихся вдоль всей дороги. Наконец, в тумане холодного рассвета мы очутились пред бледными очертаниями фасада уединенной гостиницы без вывески. С большим трудом нам удалось разбудить хозяина, странного, отталкивающего вида человека, который с мрачным молчанием устроил нас. Готовясь лечь в постель, я вспомнил, что на это утро мне назначено было свидание с адмиралом де Колиньи, которое теперь отложится на неопределенное время.
Я проснулся, разбуженный тормошившим меня Мартином, который сказал своим серьезным тонем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10