Но я решил установить, наконец, истинную причину этого проявления интереса и заговорил с ним мягко.
— Ваше имя? — спросил я его.
— Мишель Берр, мсье де Брео, старый солдат, который надеется пользоваться вашим покровительством ради вашего знаменитого отца.
Все это было сказано очень кротким, елейным голосом, но искренность опровергалась насмешливой иронией, появившейся в его единственном черном глазу.
Я заметил приближавшегося Мартина Белькастеля и, подавив в себе сильное желание выдрать за уши этого жирного насмешника, сказал ему, что отец мой умер месяц тому назад. Подошедший Мартин взял меня под руку, и мы возвратились к группе лиц, находившихся в шкафуте.
В то время как я был занят таинственным Мишелем, приготовления быстро подвигались вперед как на «Тринити», так и на двух небольших судах. На палубе происходила большая суета. Два матроса стояли наготове у румпеля, а впереди раздавалось громкое бряцание цепей и блоков: поднимали якорь. Наконец, паруса надулись, и выстрел одной из медных пушек, находившихся на приподнятом носу судна, известил о нашем отплытии. Со всех судов, стоявших в гавани, последовали ружейные ответы. Наши суда-спутники заняли места по бокам. На фок-мачте распустилось рыцарское знамя адмирала де Колиньи, а на грот-мачте развевался флаг его величества Карла IX. Так, устремив наши суда в неведомые, туманные дали Атлантики, мы направились в Неизвестность.
Суета на судне так привлекла мое внимание и пробудила такой живой интерес, что я возвратился с палубы только к обеду. Морской ветерок возбудил во мне аппетит, и я усердно принялся за еду в компании Мартина и других. Время от времени я замечал, что Мартин наблюдает за мною со странным блеском в задумчивых глазах и с еле заметной улыбкой, но тогда я не придавал этому значения. Часа через три, когда мы вышли в открытое море и встретились с настоящими волнами, мне казалось, что я уже никогда больше не буду думать о еде, и мне стал понятен насмешливый взгляд Мартина. В течение двух дней каждый час казался мне уже последним моим часом, но на третий день я себя почувствовал лучше и с тех пор уже никогда не страдал морской болезнью.
В течение двух недель была прекрасная погода с благоприятными ветрами, и мы успешно подвигались вперед. Я как-то передал Мартину свой разговор с Мишелем Берром, и он похвалил
меня за мою предосторожность.
— Если бы вы обошлись с ними грубо и рассердили их, — заметил он, — вам ничего не удалось бы узнать, и они могли бы напасть на вас врасплох. Но теперь, — продолжал он шутливо, — они не могут называть вас Красным Петушком, потому что вы сразу достигли благоразумия орла. Эти плуты никогда не служили под началом вашего отца. Я был помощником Жервз де Брео во время Итальянской кампании, и я узнал бы их, если бы они были в его отряде, но, насколько мне помнится, я их никогда не видел. Будем прислушиваться и присматриваться, может быть, нам и удастся что-нибудь выяснить.
В те дни, когда море было бурным, мы в одной из кают играли в карты или кости; а в солнечные дни, когда море было тихо и можно было спокойно ходить по палубе, мы с Мартином упражнялись в фехтовании, и это дало мне возможность изучить чудесные приемы моего друга. То, что я до сих пор видел, было ничто в сравнении с его искусством. Его приемы были своеобразны, очевидно, без определенной системы и правил, но были им так усовершенствованы, что помогали наносить смертельные удары. В добавление к этой своеобразной манере, он обладал стальной кистью и безошибочным глазом, и в результате противник никак не мог попасть в него в то время, как он наносил удар за ударом, куда хотел.
В этих небольших развлечениях протекали наши дни в течение нескольких недель. Но вот однажды ночью с севера налетел на нас сильный шторм, и не будь мы тогда под спущенными парусами, погибла бы вся экспедиция. Волны поднимались так высоко, что разбивались о нижние палубы и затопляли лошадей и рогатый скот, находившихся в трюме. Нашим двум небольшим судам было очень трудно бороться со штормом, их почти покрывали громадные волны. Но наш флот доказал свою прочность и пригодность к морской службе. Шторм продолжался два дня, а на третий мы попали в густой туман, который, как объяснил мне капитан Рибо, произошел от встречи теплого течения с более холодным. Он заметил, что это хороший признак, так как теплое течение проходит обычно близко от берега, который мы теперь разыскиваем. Он также указал на то, что воздух становится теплее, и предсказал, что через неделю мы увидим землю. После этого матрос постоянно дежурил на верхушке мачты, чтобы немедленно известить нас при виде земли.
Воздух становился теплым и благоухающим. Дни были солнечные, а ночи звездные. В одну такую ночь я сидел у подножия грот-мачты в тени, отбрасываемой от большого паруса, находившегося надо мною, — твердого, как железо, когда он надувался свежим ветерком, — и прислушивался к приглушенному смеху, раздававшемуся из кают на корме, скрипу реек и унылому гудению ветра сквозь снасти. Волны, нагоняя друг друга, мелодично ударялись о нос «Тринити». Мысли мои были далеко. Они совершили длинное путешествие обратно, в тихий сад Парижа. Думает ли она так же часто обо мне, как я о ней? Или, может быть, в этой гордой головке мысль обо мне никогда и не появляется?
Внезапно донесшийся до меня шепот голосов прервал течение моих мыслей.
— Все в свое время, Пьер, — зашептал чей-то голос, — не давай своему жадному сердцу отступиться от нашей цели.
Я тихо повернулся и посмотрел на мачту. Там обрисовался круглый силуэт человека, возле которого возвышалась забавная в своем контрасте, невероятно высокая, угловатая фигура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10