Королевству конец!
Глава 7
ПОХОД К ТИВЕРИАДЕ
У Филиппа было такое чувство, что его медленно поджаривают на огромной сковороде. С безоблачного неба обжигающими лучами било солнце; Филипп обреченно трясся в седле, и каждое движение лошади острой болью отзывалось в усталом теле.
Армия христиан ужасно медленно ползла по холмам и равнинам по направлению к Галилее. Только голова армии с Рено де Шатильоном впереди представляла собой нечто организованное, а в арьергарде колонны, за движением которого было поручено наблюдать тамплиерам, плелась просто бесформенная толпа измученных людей. То один, то другой вояка то и дело отставал от колонны в попытке найти более удобный путь, нежели узкая тропа, по которой двигалось войско.
Правда некоторые рыцари уже наивно начинали думать, что им удастся добраться до Тивериады и Галилейского озера до захода солнца, поскольку с рассвета до полудня они успели пройти целых восемь миль.
До сих пор отсутствовали какие-либо признаки готовящегося нападения со стороны Саладина, хотя разведчики доложили, что войска сарацин расположились очень близко.
Армия крестоносцев упорно двигалась к намеченной цели.
Но не сельджуки, а солнце, зной, пыль, высушенная пустынная земля, по которой ступали их ноги, стали самыми опасными врагами этих людей. От окрестных холмов на землю ложились неспасающие блеклые тени, а глыбы известняковых скал так блестели на солнце, что становилось больно глазам. Солдаты падали и умирали под тяжестью своего вооружения, лошади ложились прямо на обочине дороги и больше не вставали – трупами животных и людей был отмечен весь путь перехода армии от Колодцев Саффарии.
А теперь к тому же почти полностью истощились запасы драгоценной воды. Людям, страдающим от невыносимой жары, сколько они ни пили, никак не удавалось утолить жажду. Большую часть воды отдали лошадям, которых старались сохранить во что бы то ни стало, иначе войну можно было считать заранее проигранной: пешие воины не могли противостоять конной армии турок.
Но хуже всего было то, что ужасы пути сильно поколебали веру солдат в собственные силы. Хорошо организованная и тренированная армия, вышедшая из Саффарии, теперь больше походила на толпу отчаявшихся людей, сознающих бесполезность совершаемого ими перехода и смертельную опасность, которая им угрожала по окончании марша. Некоторые уже, оставив войско, повернули назад. Конечно, под предлогом болезни. В Леванте дезертиру не приходилось рассчитывать на снисхождение. Остальные из последних сил двигались дальше, молясь о скорейшем привале и надеясь на то, что Святой Крест принесет им удачу в бою и поможет сражаться за правое дело.
Филипп ехал рядом со своим отцом и Жильбером. Уже несколько часов они двигались молча, не перекинувшись ни словом. Жильбер, и так обычно не отличающийся болтливостью, теперь совсем умолк, совершенно пав духом. Ему было особенно тяжело – за все время, проведенное в Святой земле, он так и не смог привыкнуть к жаркому климату этой страны, и теперь едва не теряя сознания, ссутулившись, с опущенной головой, мотающейся из стороны в сторону, как пьяный качался в седле с полузакрытыми глазами, уставшими от непрерывного блеска небесного светила.
Хотя Филипп и его отец куда лучше переносили страшный зной, но и им приходилось не сладко. Филипп чувствовал, что уже не может двигаться дальше. Усилием воли он заставлял себя думать о более приятных вещах, чем эта голая, выжженная солнцем пустыня, вызывая в своем воображении видения прохладной, бегущей из источника воды, представляя себе журчание фонтанов в Иерусалиме или легкое прикосновение к коже тонкого шелка вместо болезненно-грубой ткани гамбизона и тяжести кольчуги, под весом которой, казалось, скоро хрустнут его кости. Замечтавшись, он представил себе, как пьет воду из кувшина, но, сделав якобы большой глоток, почувствовал во рту только привычную сухость и привкус пыли на губах. На щеку его с гудением уселась черная муха, и он смахнул ее рукой, но в этом не было смысла: целые рои мух вились вокруг каравана, усаживаясь с поразительной настойчивостью на лица и шеи людей, на крупы лошадей.
На одежде оседали тучи пыли, так что теперь даже в ослепительных лучах солнца начищенные перед походом шлемы и кольчуги не отражали ни единого блика.
Серо-коричнево-черная невероятная гусеница ползла по пескам Леванта.
– Мне надо попить, – хрипло выдавил из себя Жильбер.
Сир Хьюго поднял голову.
– Нет, Жильбер! – с трудом проговорил он. – Нужно оставить воду для лошадей. Иначе нам конец.
Жильбер послушно кивнул и снова погрузился в мучительный кошмар зноя и жажды. Филипп увидел, как в конвульсиях напрягаются мускулы на горле его друга, и обнаружил, что и его гортань сводят судороги. Он вытер губы шершавой ладонью, почувствовав, как пересохшая кожа треснула под его рукой. На мгновение он почти потерял сознание и едва не упал с коня. Когда Филипп немного пришел в себя, он решил, что больше не в силах выносить эту пытку. Он должен что-то сделать: кричать, плакать, пустить лошадь в галоп – все, что угодно, только не сидеть мешком в седле и ждать, пока тело его заживо поджарится на солнечной сковороде. Лучше уж сразу выпить остаток теплой, протухшей воды из меха, болтающегося у седла, и поскакать все равно куда, даже если в конце этого пути его ждет гибель.
Вдруг до его слуха донесся спокойный голос отца, и он подавил в себе это безумное желание.
– Мы должны держаться до конца, – говорил сир Хьюго. – Мы не должны останавливаться до ночи.
Барон повернулся к сиру Бальяну де Ибелину, отставшему от своего отряда и подъехавшему к ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101