Он выразил насмешливое изумление:
– Где твой экипаж? Чего ты путаешься здесь, когда все женщины в аллее?
– Не знаю.
Мевиль выглядел усталым и апатичным. Торраль взял его под руку.
– А что делает Фьерс? Вот уже неделя, как я его не вижу. В последний раз, – это было здесь, вечером, – он бежал, как жеребенок. Я его приглашаю на ночь – он кричит, что не может, что он устал – и убегает со всех ног. После этого он точно провалился.
– Я его видел вчера в коляске Мале.
– Он бывает там?
Торраль даже остановился от изумления.
– Да. О нем часто говорят в этом доме и в других тоже.
– Я не думал, что он так глуп. Они шли рядом.
– Мале, – рассказывал Торраль, – собирается нажить огромную сумму на афере с рисом. Налог был ему сдан на откуп всего в сумме четыре миллиона, потому что губернатор не решался повысить этот налог сам. Мале решился: он завербовал две тысячи головорезов, вооруженных винчестерами. И налог дает восемь миллионов, – но у нас будет восстание.
Мевиль сделал равнодушный жест.
– Восстание – это скверная штука, – продолжал Торраль. – Нас могут мобилизовать.
Он был офицером запаса и в случае мобилизации должен был командовать батареей на мысе Св. Иакова. Мевиль не слушал его. Он шел, опустив глаза в землю.
– Что с тобой? – внезапно спросил инженер. Доктор медленно пожал плечами.
– …Скучно.
Он говорил нехотя.
– Скучно. Я хочу обладать женщиной, которая меня, не хочет. Двумя женщинами…
– Какими?
– Мале, Абель.
– Абель матерью?
– Нет, Мартой.
– Этой малюткой? Ведь ты находил, что она слишком худа.
– Да. Но когда я на нее смотрю, у меня делается головокружение. Ты помнишь – тогда, в театре? Я чуть не упал в обморок. Она меня ослепила, как электрическая лампа. Я перерыл все мои книги и не нашел такой болезни. Я не знаю, как лечить себя. Он внезапно остановился.
– Я женюсь на ней, – заключил он.
– Ты с ума сошел, – сказал Торраль.
– Очень возможно. Торраль размышлял:
– Две женщины, которые не хотят… Это слишком для Сайгона. Ты все испробовал?
– Я не пробовал ничего: я наткнулся на стену. Марта внушает мне страх и парализует меня. Другой внушаю страх я сам, и она запирает передо мной свои двери.
– Стало быть, она тебя любит.
– Спасибо за такой аванс!
Они закурили. Мевиль не заметил, как его папироса погасла.
– Есть и другие женщины, – дал совет инженер. – Там или здесь, спазм всегда одинаков.
Мевиль покачал головой.
– Я не могу. Черт возьми, есть только две женщины! Больше я не хочу никого, не могу хотеть никого. Сейчас, в эту минуту, меня ожидают в Шолоне. И если я пешком, это значит, что для этого свидания мне нельзя воспользоваться коляской. Это – тайное свидание: одна молодая девушка…
– Это меня не касается. Ну, и дальше?
– Ну, и я ее не хочу. Ни ее, ни других.
– Берегись, – сказал Торраль. – Если ты дошел до такого предела, это опасно.
Они пришли к собору и остановились перед входом.
– Помнишь, – сказал Торраль, – кошку, которую однажды вечером я швырнул в эту каменную громаду? Это был день приезда Фьерса, дурака Фьерса, – мы были пьяны, и мы искали один веселый квартал с доброй славой. В этой истории есть нечто философское и медицинское также. Алкоголь и объятия: вот отчего все твои головокружения прекратятся.
– Нет, – сказал доктор, – и я делал опыты: когда мною овладевает влечение к женщине, ничто не может рассеять меня. Я слишком привык покоряться этим влечениям, я – их раб. И на этот раз нужно, чтоб я покорился, или…
Они проходили по шоссе, посыпанному красным песком. Виктория проехала совсем близко. Мевиль остался на месте. Ось колеса коснулась его ноги.
– Осторожно! – закричал инженер, отскакивая назад. Мевиль посмотрел на него с удивлением, потом махнул рукой.
– Нет никакой опасности, – пробормотал он. Они перешли улицу.
– Так вот, – резюмировал доктор.
– Еще ничего не потеряно, – сказал Торраль. – Мале тебя любит, ухаживай за ней. Используй Фьерса, этого идиота, раз он там бывает. Встречайся с ней, все равно где, подстерегай ее, обходи кругом, – словом, охоться за нею. Что касается другой, – черт возьми! ты ее не любишь: головокружение – это еще не желание.
– Если я не буду обладать Мартой Абель, – повторил упрямо Мевиль, – этим головокружениям не будет конца, и я пропаду.
– Все кончается, – возразил Торраль. – До вечера в клубе.
Он ушел, потом вернулся.
– Пожалуйста, остерегайся экипажей. Служить касательной к траектории колес – вещь опасная. Это посерьезнее, чем временные головокружения!
XIV
Курильня Торраля была темной: занавески на окнах не пропускали в нее света солнца, убийственного в два часа дня. Только лампа для опиума бросала желтое пятно света на потолок, и темные клубы дыма тяжело колыхались в воздухе, пропитанном запахом снадобья. Тихое потрескивание трубок чередовалось с безмолвием. Торраль курил, бои спали у его ног.
Палящий зной в эти часы сиесты наводит дурман без сновидений. Сайгон спит, и смертоносное солнце одно царствует на пустых улицах. Только курильщики продолжают жить в глубине запертых курилен, и нить их мыслей, чудесно смягченных опиумом, тянется за пределы земного мира, удлиняясь до того, что достигает благословенного и лучезарного царства, которое Куанг-Тзе открыл некогда своим ученикам.
Лежа на левом боку, правой рукой протягивая иголку к лампе, Торраль приготовлял свою шестую трубку. Он лежал на камбоджийских подушках из свежей рисовой соломы. Его пижама, расстегнутая, обрисовывала смуглый торс, слишком узкий для его большой головы, сильной и в то же время рахитичной, торс цивилизованного человека, который утончает без устали свой мозг, с презрением отдавая свое тело разврату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69