Разбившись на маленькие отряды, чискиаки забирались очень далеко, доходя до самых голубых гор. Во время этих рейдов и были обнаружены пять ручьев, богатых бобрами, и небольшое соляное озеро, у которого в изобилии паслись олени, жирные, как скот на ярмарке в Девоне.
Ланс и Пео обходились в этих походах без лошадей, поскольку в лесу не было подходящего корма. Маленькие виргинские пони могли, как и олени, перебиваться какое-то время мхом, но и им, чтобы совсем не ослабеть, все же требовалось зерно, а маис весьма ценился в западных лесах, и его берегли для воинов.
На лесной тропе Ланс одевался как индеец и думал как индеец. В конце летней охоты, вернувшись в шумный поселок чискиаков, возмужавший юноша с грустью понял, что скоро вновь придется становиться англичанином.
Отрочество проходило. Еще одно счастливое, полное приключении лето осталось позади. Надо было возвращаться в скучное общество белых, к говядине и баранине, креслам и пуховым перилам, короткой шпаге на перевязи, кружевам и пуговицам. Отец нуждался в его помощи, дабы следить за сбором урожая зерна, кастрированием кабанчиков и сушкой табака. Соседи же полагали, что подходит время и ему принять участие в вершении судьбами многообещающей колонии его величества под названием Виргиния.
Счастливо избежав в западных лесах болезней, терзавших людей на плантациях, Ланс в эти суматошные осенние дни мог работать за троих. Отец был очень им доволен, соседи же зеленели от зависти. К наступлению зимы замок Клейборна наполнился всеми необходимыми припасами. А вскоре ударили холода, напомнившие старому солдату зимы в Шотландии…
Сэр Мэтью жестоко страдал в сезон холодов. И не столько от старых ран и болезней, сколько от тоски по Англии. Ностальгия сжигала ему сердце.
Он сильно тосковал по жене. При жизни она часто попрекала его. Как-то она выбила у него из рук кубок с вином и устроила форменный скандал за то, что он привел в дом своих солдат, пахнувших седлами и потом, неумеренно пивших и рвавших шпорами дорогие фламандские ковры. Но, несмотря ни на что, она заботилась о семейном уюте и была хранительницей домашнего очага.
Закрыв глаза, старый рыцарь почти чувствовал, как ее нежная рука гладит ему щеку и треплет бороду, за которой он давно перестал следить; слышал ее мягкий голос, присоединяющийся к его собственному, дабы усовестить непослушного Ланса…
Залаяла собака, и сэр Мэтью открыл глаза. Сон наяву растаял…
В облаке морозного воздуха в комнату ворвался Ланс. Его лицо раскраснелось от ледяного ветра с реки. Пар от дыхания осел инеем на волчьей шубе, которую он бросил у порога, а сам подошел к камину и грел руки у огня.
— У нас есть устрицы, сэр, — сказал Ланс отцу, — а Пео подстрелил молодого гуся вам на воскресный обед. Господи, ну и мороз!
Сэр Мэтью, не вполне оправившийся от нахлынувших воспоминаний, с удивлением слушал еще не окрепший басок своего сына, еще вчера, казалось бы, качавшегося в колыбели в Кенте.
— Глупо рисковать, мальчик мой, выходя из дома в такие холода. Я…
— Да. да, — поспешно перебил его Ланс, — мы отыскали для вас настоящее чудо природы: устрицы величиной с обеденную тарелку. Целый бушель их сейчас маринуется в персимонском вине, а позже мы запечем их в камине. Кстати, отец, в селении Ноттувей, что выше по реке, свирепствует оспа. Десять индейцев умерли и много больных. Заразу к ним занес какой-то торговец-шотландец.
— Зажги-ка свечи, парень. Оспа, говоришь? Хорошо еще, что моя болезнь не столь опасна… Но, уверяю тебя, приступы подагры так мучительны! А устриц мы отведаем за ужином.
Ланс пересказал ему и остальные новости: губернатор Беркли приказал построить ему карету, первую в Виргинии; поселок Мартинз-Хандред практически погребен под толстым слоем снега; Джонатан Майндж потерял одну из лошадей в зыбучих песках неподалеку от мыса Кансл-Поинт…
Так они сидели и мирно разговаривали о делах колонии, и это вновь напомнило сэру Мэтью упорядоченную жизнь в старой доброй Англии. Старый рыцарь по-прежнему считал себя англичанином. И не только себя, но и многих других осевших здесь плантаторов. В глубине души он надеялся, что и сама колония рано или поздно станет второй Англией. Первыми высадились на эту благодатную землю в 1607 году отчаянные искатели наживы и приключений, потомки которых и теперь, в 1670 году, жили в колонии. Мужчины умирали от лихорадки, но с каждым кораблем прибывали новые поселенцы… И все же во всей Виргинии насчитывалось не более полудюжины поселков. На тысячи квадратных миль дикого леса, раскинувшегося до самого горизонта, лишь в прибрежной зоне то и дело попадались возделанные участки плантаций, причудливо обрамленные по краю крохотными бухточками и заливчиками, созданными приливами.
Ноздри сэра Мэтью зашевелились, и он гневно взглянул на сына:
— Сколько раз повторять, чтобы ты не вносил в комнаты эту вонючую волчью шкуру?
Ланс молча взял шубу, вышел и вернулся уже без нее. Неодобрительно сдвинув брови, отец окинул придирчивым взглядом его красное от мороза лицо, странно скроенный зимний камзол из медвежьей шкуры и черные суконные бриджи, заляпанные грязью и замерзшими солеными брызгами.
— Сущий дикарь! — заявил он, хлопнув себя по колену. — Ты что, совсем потерял гордость? Да любой незнакомец примет тебя за какого-нибудь паршивого йомена или белого раба с Ямайки. Где ваши перевязь и шпага, сэр Ланселот Клейборн?
— Я одеваюсь по погоде, сэр. Что до шпаги, то в каноэ и в лесу она лишь помеха, а перевязь… я вырос из нее, вот и поменял на роанок.
— На что?!
— Роанок — это украшения из раковин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102