она освещала его глаза, заставляла снова стать моложе — хотя бы на мгновение. Жан Ромбо потянул носом, взял дочь за руки и, обнаружив у нее в ладони резную фигурку, повернул ее к свету.
— Красивая. Подарок от поклонника?
Это была игра: он знал, что Анна никого не поощряла. Она никогда этого не делала.
— В каком-то смысле. — Анна Ромбо спрятала сокола в мешочек, висевший у нее на поясе. — Отец, она очнулась!
— Знаю. Я там был.
— Тогда давай пойдем туда и…
— Иди ты. Она будет так рада тебя видеть.
— И тебя тоже. Пойдем…
— О! Она меня видела — именно потому я здесь и стою. — Легкая улыбка снова заиграла на его печальном лице. — Вот уж кто умеет помнить обиду, так это твоя мать. Это — одна из черт, которая мне всегда в ней нравилась.
Жан снова отвернулся и стал смотреть на улицу. Не зная, что еще можно сказать, Анна глянула туда через его плечо и заметила какое-то непонятное оживление. Люди суетились: везли тележки, несли оружие и вещи. Многие открыто плакали.
— Что случилось, отец? Мощная атака? Жан Ромбо не обернулся.
— Ты была слишком занята своим поклонником. Больше атак не будет. Французы и те сиенцы, которые пожелают присоединиться к ним, сегодня выходят в Монтальчино. Они обещают, что будут продолжать войну оттуда.
Жан был прав. Анна действительна была чересчур поглощена своими подопечными: матерью, Джузеппе Тольдо и остальными. Для нее война стала чем-то далеким, тем, что просто приносит боль и страдания. Но чтобы Сиена пала?..
— Что это означает для нас, отец? Мы уезжаем? Нам не опасно здесь оставаться?
Она едва расслышала его ответ.
— Хотел бы я знать.
А потом она вспомнила, что помимо этой неуверенности есть еще и радость: ее мать очнулась! Бекк вернулась в мир живых. Анна сжала руку отца, а потом отпустила и вернулась обратно в здание.
Жан высморкался в рукав, выпрямился, чтобы ответить на приветствие пробегавшего мимо знакомого французского офицера, и снова понурился. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Он сознавал, что ему следовало бы строить планы, заботиться о безопасности тех, кто ему дорог. Наступающий день может принести с собой мириады новых опасностей. Но в эту минуту Жан Ромбо не мог думать ни о чем, кроме весеннего тепла у себя на лице. Вкус ветра напомнил ему обо всех тех делах, которыми ему следовало бы заниматься в своих виноградниках…

* * *

Возле низкой кровати ее матери стоял какой-то мужчина. Кровать была привилегией, которую давали тем неизлечимым, у которых оставался хотя бы слабый шанс на выздоровление. Богато одетый в темную тунику и плащ дворянина-врача, мужчина скромно улыбался, а двое его помощников одобрительными ухмылками встречали каждое его слово.
— О, мадемуазель Ромбо! Я как раз просил этих двух моих коллег не говорить о чудесах. Наука! Чистая наука в лучших традициях Галена. Эта леди обязана жизнью оружейной мази и чистейшему териаку, составленному моими собственными руками.
— И, несомненно, силе молитвы, мсье д'Амбуа. Пресвятая Богоматерь Мария услышала наши мольбы и откликнулась на них.
Анна обнаружила идеальный способ избавиться от лапанья досточтимого доктора: требовалось только поддерживать иллюзию, которую относительно нее и так питали большинство мужчин, — что она уже наполовину монашенка.
— Конечно, конечно. Молитва дает некоторую помощь. Но наука… — Смущенный близостью Анны, протискивавшейся мимо него к постели матери, д'Амбуа начал пятиться, Увлекая за собой своих прихлебателей. — Я вернусь попозже, сударыня, чтобы еще поспособствовать вашему выздоровлению, — забормотал он, обращаясь к Бекк. — У меня есть Укрепляющее средство, которое может вам помочь.
Сжавшие руку Анны пальцы были неожиданно сильными для той, которая только что очнулась от забытья.
— Если бы ты его не прогнала, — сказала Бекк, — то я, наверное, всадила бы вот это прямо в его чванливую задницу. — С этими словами она подняла арбалетную стрелу, которую Анна извлекла из ее спины. — Он объявил, что «умастил его смесью пурпурной горечавки и верены, что и дало исцеление».
Голос Бекк, передразнивавшей француза, зазвучал гнусаво, и Анна с Марией захихикали.
— О, эта оружейная мазь! Любимое средство французских врачей: «умастите оружие, нанесшее рану, соответствующими ему растениями, и это вытянет яд из раны», — процитировала Анна.
— А что такое «териак»? — полюбопытствовала Бекк.
— Панацея, составленная из восьмидесяти одного ингредиента, включая растертые желчные камни и собачий кал, — пояснила дочь и увидела, как ее мать содрогнулась. — Я предпочитаю другие методы. Посмотрим, насколько они помогли. Как ты себя чувствуешь, мама?
— Как будто по мне проскакала тысяча лошадей.
— Но ты можешь двигать руками и ногами?
Бекк попробовала шевельнуться и застонала. Однако конечности ей повиновались.
— Давай поглядим, прошло ли заражение. Наверное, тебе самой лучше не смотреть, — предупредила Анна.
Осторожно уложив мать на бок, она принялась разматывать бинты. Когда Анна сняла повязку, из-под нее выползла дюжина толстых мушиных личинок.
— Ох!
Мария отвернулась, давясь рвотой. Бекк, которая не удержалась, чтобы не посмотреть, вскрикнула:
— Что ты со мной сделала, девочка? Разве я уже в могиле и стала пищей червей?
Анна собрала крошечных тварей в тряпицу.
— Один раз на ферме я видела лошадь, у которой благодаря этим созданиям рана зажила всего за неделю. И когда в качестве альтернативы предлагается настой на собачьем дерьме…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173